На обычном крытом грузовике в сопровождении лишь двух легковых машин привезли гроб с телом покойного. Гроб бережно сняли с грузовика, занесли в здание и, поддерживая со всех сторон, водрузили на постамент, слегка наклонив вперед. Санитары кремлевской больницы, Егор и Саня, незаменимые гробовщики, аккуратно открыли крышку. Пока гроб заносили, все-таки ударились углом о ближнюю колонну и, поднимая, чересчур задрали наверх, да так, что заведующему спецморгом пришлось поправлять окоченелое тело. Подсобили те же незатейливые ребята – Егор и Саня. Они совершенно не стеснялись покойника, ловко выправили голову, подоткнули и разгладили подушку, да и туловище, которое при транспортировке пошатнулось, определили, как положено. Цены им не было, этим замечательным гробовщикам! После них уже сам завморгом, отдуваясь, взобрался повыше и стал подмазывать генералиссимусу лицо.
– Ста-лин! – любовно протянул Саня, ковыряя в носу пальцем, – вот и нету его, отца родного!
Гример неловко слез вниз, и тут же по приказу Феоктистова гроб обложили цветами, пунцовыми гвоздиками и красными, точно свежая кровь, розами.
Никита Сергеевич старался ничего не упустить, Феоктистов неизменно следовал за ним. Они еще раз прошлись по залу, зашли с тыльной стороны постамента. Хрущев пытался качать тяжелую конструкцию, но она даже не шелохнулась. Убедившись в надежности помоста, Никита Сергеевич отошел в центр зала и оттуда уставился на покойника. Никогда уже он не тыкнет, не взглянет по-змеиному своими азиатскими глазами, не ухмыльнется, не скажет на украинский лад: Микита!
– А где ордена? – вдруг сообразил Хрущев, разглядев у подножья ряд ровненько выложенных атласных подушечек, предназначенных для наград.
– Забыли! – растерянно проговорил Феоктистов.
Секретарь ЦК выругался.
– Вы что, рехнулись? Быстро за орденами, скоро прощание начнется!
Перекрывая все голоса, грянул оркестр. Хор запел, кто-то громко заплакал, кто-то высморкался.
– Пусть тише поют, ведь похороны, – указал председатель похоронной комиссии.
Хрущева пригласили к телефону.
– Как у вас? – звонил Маленков.
– По плану.
– Мы к шестнадцати будем.
Прощание со Сталиным начиналось в шестнадцать часов.
– Не беспокойся,