– А Драгунского? Голявкина? – удивился Артур Гиваргизов.
– Ни того, ни другого! – с этими словами Виталий взял из салата луковицу в виде розы и сгрыз.
– Вы как Буратино, – сказал Артур. – Хотя – что я говорю? Ведь вы не знаете, кто это такой…
На фестивале в Таганроге зашли в кафе, Виталий заказал форшмак.
– А что это? – я спрашиваю простодушно.
– Ну-у, Марина, – Пуханов произнес лукаво. – Уж вам-то полагается быть в курсе, что такое форшмак!
Сергей Михалков – Валентину Берестову:
– Валя, почитай! Г-гениально, з-здорово, з-замечательно… Валя, а теперь прочитай, ч-чтобы мне было инт-тересно…
Возвращаюсь домой после полета на аэростате. Аэростат “колбаса” – вытянутый, старый, с заплатками от войны.
– Ну, ты летала? – звонит Яков Аким. – Какие мы сверху?
– Маленькие. А тени большие.
– А сколько были в воздухе?
– Да с полчаса.
– А высота?
– Метров триста…
– А облака были?
– Были.
– Спускались – выпускали газ?
– Н-нет…
– А где спустились?
– Там же, где и взлетели: аэростат-то наш был привязан, – пришлось сознаться.
– Прости, – сказал Яша. – Я все хотел спросить, но не мог задать в лоб этот хамский вопрос.
На выступлении молодых писателей один начинающий литератор объявил, что посвящает свое стихотворение высокому гостю из секретариата СП.
– “Не посвящай, тореро, бой правительственной ложе!” – послышался из зала голос поэта Марины Бородицкой.
– Я на Седова обиделся, – сказал Эдуард Успенский.
– Есть люди, на которых нет смысла обижаться, – заметил Гриша Остер.
– Ну как? – горячится Успенский. – Я с ним везде носился, а он меня подвел!
– А как бы ты на Олега Григорьева обиделся… – вздохнул Остер.
Собираюсь на книжную ярмарку. Хочу надеть что-то яркое, полыхающее красками. Лёня говорит:
– Не надо. Писатель должен одеваться просто, как Кафка: темный пиджак, такие же брюки, рубашка – все обычно. А на плече – живой крот.
Григорий Остер нам с Успенским пожаловался, что ему в нескольких местах отказали в виски. Я была поражена.
– Неужели? – воскликнула я. – Такому уважаемому человеку в трех местах отказали в виски???
– Да не в виски! – отмахнулся от меня Гриша. – А в иске!!!
– В городе Глазго мы с Кружковым вели семинар переводчиков, – рассказывает Марина Бородицкая, – и в качестве примера взяли “Блистательна, полувоздушна…” из “Онегина”. Так самое сильное впечатление от Пушкина у шотландцев было, когда я чуть не грохнулась, пытаясь показать, как выглядит “…и тонкой ножкой ножку бьет…”.
– У него фамилия Терпсихоров… – говорю.
– Какая-то выдуманная, – сказал Лёня. – Наверно, в детском доме придумали.
– А как бьется сердце автомобилиста,