В Синедрион явились доносчики, которые обвинили его в оскорблении святыни Храма и хуле на Закон. Искра воспламенила горючий материал. В Иерусалиме как раз начались волнения. Жестокость Пилата превзошла все пределы и чуть не довела народ до крайности. Были спешно отправлены гонцы к наместнику Сирии Вителлию с требованием убрать прокуратора. Вителлий понял, что дело приняло опасный оборот, и велел Пилату ехать в Рим для отчета, а на его место временно послал некоего Марцелла.
Короткий период безвластия был самым подходящим для разгула фанатизма. Возбужденная толпа, подстрекаемая «правыми» эллинистами, набросилась на Стефана и повлекла его к Кайафе. «Этот человек, – кричали обвинители, – не перестает говорить слова против этого святого места и Закона… Мы слышали, как он говорил, что Иисус Назарянин разрушит это место и изменит обычаи, которые дал нам Моисей». Кайафа быстро оценил ситуацию: она была уже иной, чем при разбирательстве дела двух назарян – Петра и Иоанна. Тогда он боялся, что народ поднимется на их защиту, а теперь перед ним богохульник, да еще чужак, говорящий на ломаном языке, которого привела к нему сама разъяренная чернь.
Стефану был задан вопрос: признает ли он себя виновным? Но тот категорически отверг навет.
Взор Стефана устремился поверх озлобленной толпы к неземному видению, сверкнувшему перед ним. «Вот я вижу, – воскликнул он, – отверстые небеса и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога!..» Яростный рев был ему ответом. Фанатики затыкали уши, чтобы не слышать его, ни о каком законном суде уже не могло быть и речи. Здание осаждала толпа. На Кайафу перестали обращать внимание. А он, хотя и мог вызвать стражу, хладнокровно выдал эллиниста на самосуд. Стефана вытащили из зала и с дикими криками поволокли к воротам города (кто-то вспомнил старый обычай совершать казнь за стенами). И там была учинена расправа. Эллинист был сброшен со скалы, а обвинители сами добили его, бросая камни… В последние минуты Стефан молился за своих убийц.
Когда убийцы расправлялись со св. Стефаном, они сложили одежды к ногам молодого фарисея Савла Тарсянина. В самой казни он не принимал участия, но, вызвавшись сторожить одежды палачей, хотел этим показать свое к ней отношение. Савл не был жесток, однако уверенность, что совершается справедливая кара, делала его непоколебимым. Если и закрались в душу фарисея какие-то сомнения, то он решительно подавил их и принял деятельное участие в розысках эллинистов-назарян.
Подобно Стефану, Савл не был уроженцем Иудеи.