– Мне! Как родному брату! Это останется между нами. Пока не поздно. А еще не поздно! Где ты бываешь? С кем встречаешься? Я видел тебя не один раз с людьми не нашего круга! Зачем читаешь дурные книжки? Куда с банковских счетов уходят деньги! Кому? Для чего?
Константин смотрел на него, как на окончательно сошедшего с ума.
– Ты в бреду, Петр! Ты хоть сам понимаешь смысл своих слов?
– Прекрасно понимаю. Великолепно! Ну скажи. Признайся! Ты финансируешь революционную сволочь? Эту чернь, этих прохвостов? Эсеров-бомбистов, другую мерзость? Ты решил пойти против Богом избранной власти?
– Можно отвечу по порядку?
– Изволь. Только как брат брату. Честно.
– Именно. Первое – никакую «сволочь» я не финансирую, и вся эта чушь не более чем фантазия твоего больного мозга!
– Я чувствую, Костя. Я слишком люблю тебя, чтобы не догадываться. Я ведь в свое время также увлекался бунтом, протестом, сборищами. Но прошло. Прошло, к счастью.
– Не перебивать! Второе. Если бы я даже решился финансировать революционную мерзость, это не твоего ума дело, брат! Я вырос уже из купальных трусов, чтобы давать кому-либо отчет о своих действиях! У меня свои деньги, своя жизнь, свои принципы!
– Принципы пусть! Черт с ними, если тронулся умом. Но деньги! Это деньги нашего отца!
– Это деньги наши с тобой, брат, разделенные поровну! А папеньке – благодарность, и земля ему пухом!
Константин снова решил уйти, и Петр вновь задержал его:
– Одумайся, остановись! Пострадаешь не только сам, но заодно погубишь меня!
– Ты располагаешь фактами?
– Мне намекнули.
– Намекают знаешь где? В публичном доме! Когда стесняются напрямую попросить девку!
Константин подобрал книжку, направился на выход к воротам, и все-таки Кудеяров-старший догнал его, вцепился в рукав.
– Грех, грех! Гадишь в могилы отцов, дедов, прадедов! И я первый прокляну тебя, если не остановишься и не одумаешься! Не только прокляну, но и буду вечным и непримиримым твоим врагом! Пойду войной, жестокостью, беспощадностью!
– Делай как знаешь, брат. Ты старше, тебе виднее, – ответил с усмешкой младший, брезгливо освобождая руку.
Глава вторая
Без гарантий
В бараке ни души – все каторжанки ушли на смену. Сонька сидела возле буржуйки, в которой потрескивали дрова, ждала дочку. Вскоре дверь барака распахнулась, и к матери быстро направилась Михелина. Присела перед нею на корточки, спросила деревянными от мороза губами:
– Соня…Что стряслось? Меня торчила прямо из красильни вытащил, велел бежать к тебе.
Несмотря на арестантскую одежду, девушка смотрелась красиво, едва ли не игрушечно. Мать поцеловала ее с нежностью, усадила рядом с собой.
Та стянула рукавицы, подышала на озябшие пальцы.
– Пана Тобольского убили, – помолчав, сказала Сонька.
– Слышала. Тетки только