Олег налил полстакана. Мужик выпил на этот раз попроворней, в глазах у него появился острый блеск. Чтобы не оставлять ему надежду, мы разлили остатки портвейна в три принесенные ребятишками посудины и тоже выпили. За здоровье москвича. Он посмотрел на нас проснувшимися крохами вялого любопытства, но все в нем еще было тяжелым, малоподвижным и закаменевшим, и он никак не отозвался на наш тост.
– Как звать-то тебя? – продолжал допытываться верзила.
– Герольд.
– Как?
– Герольд. – Мужик закашлялся над собственным именем.
– Не русский, что ли?
– Русский.
– А пошто так зовут?
– Откуда я знаю? Отец с матерью назвали.
– Кажется, это скандинавское имя, – предположил мой товарищ.
Верзила подумал:
– Ты, мужик, с таким именем, однако, не за свое ремесло принялся. Тебе соответствовать надо. А вправду русский?
– А что ты – по роже не видишь?
– Господи! – тяжело вздохнула старуха. – Кого только не увидишь! С кем только не стакнешься! И чего ты мне на добрых людей не дашь поглядеть?!
– И давно ты, герой, или как там тебя, бичуешь? – не отставал верзила.
Мужик не ответил, занятый чем-то в себе, каким-то происходящим внутри опасным движением.
– Баба-то есть? – спросила старуха и, когда он и на этот раз не отозвался, уверенно сама себе сказала: – Выгнала. Кто, какая дура с этаким обормотом жить станет?!
– Выгнала, выгнала, – со злостью подтвердил мужик и добавил: – И сама спилась.
И так он это произнес, что ясно стало: правда, чистая правда.
– Вот те раз! – ахнула старуха. – А ребятишки? Ребятишки есть?
– Есть сын. И он сопьется.
– А вот это ты врешь, – возразил верзила. – Не сопьется.
– Сопьется.
– Врешь! – грохнул голосом верзила. – Ты что это, герой, плетешь?! Врешь! Ты спился, я сопьюсь, а им нельзя! – Он выкинул руку в сторону ребятишек, которые, ничему не удивляясь и ничего не пугаясь, стояли тут же. – Им надо нашу линию выправлять. Понял ты, бичина? И никогда больше про своего сына так не говори, понял? Кто-то должен или не должен после тебя, после нас грязь вычистить?!
На шум повыскакивали опять из всех закутков люди; укоризненно покачивала в нашу сторону головой старушка с книгой; подскочил и стал что-то частить мужчина в трико. Верзила, не понимая, как и все мы, слов, но прекрасно понимая, о чем они, смущенно и досадливо помахивал ему рукой: мол, извини и успокойся, больше не будем. Но трико не прощало и не отставало. Мужик наш, этот самый Герольд, уставившись на трепыхающееся перед его носом аккуратное брюшко, хлопал глазами и с гримасой кривил лицо.
– …только до следующей станции, – неожиданно четко закончило трико.
– Порожняк! – звучно, со сластью кинул ему мужик – откуда и красоты такие взялись в этом голосе.
– Что-о?!
– Порожняк! Сворачивай