Глава 2. Сбой
НА ТО, ЧТОБЫ СОБРАТЬ ВЕЩИ, мне дали двадцать четыре часа. Через сутки за мной придут из опеки и переправят меня в приют, ведь жить одна, без присмотра уполномоченных взрослых, я права не имею – так мне сказали. Какая разница, думала я, между мной семнадцати с половиной лет и восемнадцати?..
По потолку двигались полосы уличных огней – слева направо. Слева направо. То медленно, то быстро. То быстро, то медленно. Я никогда не замечала, какой странный у нас с мамой в комнате потолок. Вот имперский лепной узор идет по карнизу, а вот вдруг обрывается, врезавшись в стену. Словно комната – это хлеб, а одна из стен – утопленный в него нож. Вряд ли комнату так украсили сначала, еще во времена империи. Эта стена, конечно, новая, времен Циона. Недаром меня всегда удивляло, какая она тонкая и как хорошо слышно наших соседей – мальчонку с шумным суровым отцом. Скорее всего, это помещение и комнатой раньше не было, а целым залом – соседские два окна плюс наши с мамой…
Базовые потребности в Ционе удовлетворяли рационально. За символические три балла в день каждому полагалось по три ежедневных рациона. Дома готовить было негде, да и ни к чему: сбалансированными порциями весь город снабжали общественные кухни. Жилье тоже давали за символическую плату – какие-то сто баллов в месяц, но так, чтобы, спаси терминал, ни один квадратный метр не оказался лишним. Семье в два человека ни к чему целый зал.
Я вздохнула и уткнулась щекой в подушку. Она пахла мамиными духами: придя домой, я капнула себе на ключицы из сиреневого флакона, который мама держала на комоде. Зачем? Чтобы стало еще хуже?
Застонав, я перевернулась на спину. Снова уперлась взглядом в полосатый потолок, в обрезанный лишней стеной карниз, в темное окно. Наша с мамой комната располагалась на девятнадцатом этаже, но сюда все же долетал рассеянный свет фонарей и транспорта. Нас с мамой переселяли трижды, и это жилье мне нравилось больше всех.
Авеню ли’Фош – вот как звалась эта улица, и в этом названии, кажется, было больше имперской позолоты, чем во всех здешних зданиях. Еще бы! Ционский Сенат не тронул только фасады: слишком много сложностей. А вот деревянные панели, золоченые двери лифтов и люстры перекрасили в серый. О том, как все выглядело раньше, можно было догадываться, только расковыряв краску ногтем. Не то чтобы я такое делала… Только разок. Из интереса. Потом я, конечно, мысленно себя отругала – и за любопытство, и за порчу имущества.
Я вскочила с постели, сбросив жаркое одеяло на пол, и принялась мерить комнату шагами. Куда я ни бросала взгляд, везде утыкалась в мамины вещи. Тюбик помады на комоде («Зачем мне помада в лазарете?»), недочитанный журнал о гидропонике («Не буду еще и работу с собой брать. Хоть отдохну пару дней»), кофточка с крупными пуговицами, перекинутая через спинку стула («Ты носи ее пока. Она и теплая, и красивая – все сразу»). Мамин голос звучал в голове, как запись. «Все сразу» – мама это любила. Чтобы и практично, и симпатично.
Сглотнув комок в горле, я тронула экран комма и вызвала голографическую