В другой ситуации, когда он видел страдания других людей или животных, то не находил себе места и терзался чувством вины, из-за своей беспомощности в их отношении. Ему хотелось помочь, но ему было стыдно, поэтому он делал вид, что не обращает внимания. Он не мог смотреть фильмы, где присутствовали сюжеты, в которых все пошло не так, где присутствовали сцены на грани абсурда, или когда главный герой попадал в практически безвыходные ситуации. Все обычно заканчивалось на уровне просмотра трейлера. Если кино содержало эмоциональные сцены, то он отказывался от его просмотра, потому что, в противном случае, ему бы пришлось еще долго нести эмоциональный «привкус» фильма, который отравлял или наоборот делал пресным его повседневный образ жизни. Такая чувствительность его сильно истощала, поэтому он старался избегать ситуаций, грозивших возникновением сильных эмоций.
Пересказывая историю Танвира, Рафаэль выглядел очень взволнованным, он как будто влился в образ этого персонажа. Неожиданно он уловил внутри себя проблески давно позабытого чувства. Оно было похоже на зов или влечение, которое раньше постоянно преследовало его. Этому состоянию Рафаэль никогда не мог дать определения, называя его плохим или хорошим. Оно было похоже на звук колокольчика, который начинал звенеть где-то глубоко внутри. Всепроникающий и преследующий, этот звук его куда-то увлекал. Он как будто напоминал ему о чем-то очень важном и в то же время опасном. В такие моменты воображение Рафаэля всегда рисовало одну и ту же сцену, у которой не было продолжения: он стоял высоко в горах и перед ним пролегал густой туман, который то сгущался, то рассеивался, как будто горы дышали, и от их дыхания двигался туман. Было непривычно тихо, лишь изредка доносился еле слышный «зов колокольчика». Рафаэль чувствовал, что его звали и ждали за этим туманом, но не мог сдвинуться с места. Как только он намеривался сделать шаг, звук нарастал и превращался в гул, вибрация которого заполняла все пространство, и вся сцена разрушалась, растворяясь в тумане.
Дальше этого момента воображение Рафаэля не пускало. После таких приступов изменённого сознания Рафаэль чувствовал бессмысленность своей жизни, наивность своих целей, а от осознания того, что он должен быть где-то в другом месте, возникала