два враждебных по духу брата, супранатурализм и рационализм, вели свои сражения. Последний, однако, имел решающее преимущество перед первым, поскольку в его пользу говорило не только то, что он был заблаговременно подготовлен авторитетным мастером, но и то, что его точка зрения была последовательной. Кто научился смотреть на все традиции и мнения глазами критика, кто позволил себя убедить благодаря Канту в достаточности чистой веры в разум, в бесполезности всего церемониального в религии, на того должна была произвести Критика большое впечатление, например, когда Зюскинд (1767—1829) утверждал в Тюбингене, что сверхрациональные истины могут быть открыты человеку, потому что при определенных обстоятельствах они тоже способствуют развитию нравственности; или когда Аммон (1766 – 1749) пытался использовать кантовское различие между чувственным и сверхчувственным миром для своего колеблющегося «рационального супранатурализма»; или когда Тьефтрунк, следуя моральной интерпретации христианских догм Кантом, утверждал не только возможность, но и высокую вероятность сверхъестественного откровения, но в конечном итоге осмелился основывать веру в него только на практической необходимости. Более последовательными кантианцами были в любом случае те, кто полностью воздерживался от этого предположения и относился к христианству и его основателю, со всем признанием их морально-религиозной ценности, как к чисто естественным, исторически объяснимым явлениям; кто поэтому не хотел мириться ни со сверхъестественными фактами в истории этой религии, ни со сверхъестественными учениями в ее вере, и был убежден, что они могут установить веру разума в ее чистоте только путем устранения этих посторонних примесей, как того требовал Кант. Эти кантовские рационалисты, такие как J. W. Schmid и Chr. E. Schmid, Якоб, Крюг, RÖHR (1777 – 1848), Вегшейдер (1771 – GESENIUS (1785 – Paulus (1761 – 1851), D. Шульц (1779 – 1854) и многие другие, все они не дотягивают до блестящего изложения христианских доктрин Кантом; кроме того, они обычно делают большие уступки догматизму старой естественной теологии, чем последняя, не улучшая односторонность простой моральной религии более глубоким понятием религии; Наконец, они почти взяли на себя смелость переиначить библейские, особенно новозаветные, повествования и доктрины, неправильно оценив их историческую особенность, сделать их справедливыми для современного образования с помощью тех естественных объяснений чудес, классическим представителем которых является Павлус, и других искусственных средств. Но, несмотря на эти недостатки, они оказали величайшие услуги богословской науке, нравственному воспитанию и религиозному просвещению нашего народа; а кантовская философия, поскольку большинство немецких богословов в течение почти полувека исходили из нее, оказала самое прочное и далеко идущее влияние на общее образование.
Однако это доминирующее положение, как и следовало ожидать заранее,
