Эти слова были встречены веселым смехом и возгласами пассажиров – такие происшествия стали уже чем-то будничным, неизбежной частью жизни. Но Дом, обливавшийся потом в душном вагоне, нервничал и злился на самого себя. После ранения он страдал клаустрофобией и прекрасно понимал, что должен перебарывать ее, если снова хочет стать боевым летчиком. Приступы начинались внезапно – у него перехватывало горло, а тело превращалось в бешено работающий насос, который взорвется, если Дом не восстановит нормальное дыхание или не убежит куда-нибудь. Ему было досадно, что даже застрявший в туннеле поезд мог вывести его из равновесия.
Он опустил голову и тяжело дышал, охваченный ужасом, а когда приступ прошел, спросил себя, зачем он вообще затеял эту охоту на диких гусей. Девушка улетела в Северную Африку; во всяком случае, на это намекал швейцар. Ей совсем не нужно синее пальто, которое лежало сейчас на багажной полке над его головой. В правом кармане он обнаружил филигранную золотую ладонь – ее амулет. Он сунул его в карман шинели.
Сейчас он нащупал амулет. В школьные годы он увлекался магическими амулетами, и теперь сразу понял, что это Хамса, или «рука бога», оберегающая от злого, завистливого глаза, от ненависти и зависти окружающих, способных убить в человеке все мечты и желания. Недаром египтянки в деревнях мазали лица своих детей грязью, а в английских семьях детей приучали с малых лет не хвастаться.
Кембридж и Королевские ВВС выбили из него эту магическую чепуху, но его пальцы тем не менее судорожно сжимали во время приступа золотой амулет, словно искали поддержки у крошечной ладони. А когда его пульс вернулся к норме, а едкий пот высох, он с насмешкой сказал себе: Дом, неисправимый циник, ты оказался в поезде, который никуда не идет, – ох, уж эта твоя подсознательная склонность к мелодраматизму!
Напротив Дома сидела хорошенькая девушка из женского корпуса, грациозно поставив ноги в шелковых чулочках и грубых армейских туфлях. Она развернула упаковку бутербродов и предложила ему присоединиться. Он поблагодарил и отказался. Она аккуратно поела и, вытерев губы платочком, поинтересовалась, в какой эскадрилье он служит.
Он ответил, что пока еще ни в какой, и она нерешительно рассказала ему про какого-то своего знакомого, который летал на ночных истребителях во Францию. А ее взгляд обеспокоенно спрашивал: нравится ли ему беседа? Не слишком ли я раскованная? У нее были рыжеватые волосы и остренький подбородок. Ну, и ножки, конечно. В другой раз, в другом настроении он бы ответил ей взаимностью. Они обменялись бы телефонами, посидели бы в ресторане, а то и легли бы в койку. Ведь теперь все стало просто: ты утешался, как только мог, а она, кажется, была приятной, спортивной девчонкой. Но он снова уткнулся в свою газету, и улыбка на ее лице увяла.
Уже в полудреме он слышал, как с ней заговорил какой-то военный с приятным глостерским рыком. Чиркнула спичка, они закурили. Он рассказал девушке, как несколько недель назад на этот самый поезд пикировал немецкий истребитель и как машинист гнал