Мы сразу подружились и продолжали общаться даже после того, как я неожиданно вылетела из университета. Когда она выражала желание сходить на танцы, то, к моему удивлению, говорила буквально и не имела в виду, что хочет напиться. Я была благодарна ей за то, что хотя я пила гораздо больше нее, она никогда не заставляла меня комплексовать на этот счет и даже не давала почувствовать, что замечает мое пьянство. Невинная и общительная, она редко бывала одна. Казалось, ей совсем не нужны ни анонимность, ни личное пространство, даруемые уединением. Я восхищалась ее непринужденностью и правильностью, ведь моя потребность в общении была иной, условной и обострявшейся, если ее не удовлетворить.
Мы съехались, когда она окончила университет и мы обе работали официантками на полную или почти полную ставку – в зависимости от прихотей наших менеджеров. По выходным мы кутались в пледы и флиски на нашем ужасном костлявом диване, слушали радио, писали в блокнотах, отправляли электронные письма или занимались «сбором информации», что в моем случае означало чтение статей в «Википедии» про малоизвестных серийных убийц и конспектирование поразивших меня подробностей: «Удерживая девушку в заложницах, он дал своей жертве почитать “Остров сокровищ” и посмотрел вместе с ней фильм “Капитан Крюк”». Или: «В подростковом возрасте убийца мог достичь сексуальной разрядки, только когда продырявливал женские фотографии».
Мы пили крепкий чай, не доставая из кружек пакетиков, дымили самокрутками, а по вечерам иногда вместе разгадывали кроссворд. Мы готовили еду из консервированных бобов, пожухшей зелени с кучей чеснока, нарезанных помидоров и анчоусов – разбивали во все это яйцо, жарили на плите и вытирали тарелки остатками хлеба, принесенными одной из нас из ресторанов, где мы работали. Хотя я, в отличие от Лизы, беспокоилась и с тревогой ждала, что будет дальше, наш бытовой союз меня успокаивал. Меня восхищала ее способность превращать любое место в дом: уже через несколько дней после нашего заселения даже отвратительный сырой туалет обзавелся настенными украшениями и статуэтками и ощущался нашим.
Лиза была настолько неиспорченной, что иногда я невольно закатывала глаза: ее пикники, трезвые званые ужины со съедобными цветами и жаренными целиком рыбинами и приключения в поездах казались мне личным оскорблением. По правде говоря, я хотела всего этого хотеть, с радостью жила бы такой жизнью. Точнее, я с радостью производила бы впечатление, что ею живу. Все, что Лиза делала для удовольствия, хорошо смотрелось со стороны, но не привлекало меня само по себе. Я думала, что жизнь,