– Ваша комната, – сказал он.
Она была вдвое больше той, что я занимал в общаге, очень гармоничная и с высоким потолком. В одном углу стояла латунная двуспальная кровать, в другом – огромный платяной шкаф, как в «Хрониках Нарнии». Между ними был письменный стол, и свет равномерно падал на него из двух подъемных окон. Две стены полностью скрывались под книжными полками. Почти пустыми, если не считать нескольких книг. При ближайшем рассмотрении это оказалось полное собрание Encyclopaedia Britannica 1913 года, первое издание «О дивного нового мира» в потертом переплете, а также Библия.
Газовый камин, отделанный зеленой плиткой, был явно переделан из камина настоящего. Абажур настольной лампы был расписан под японскую гравюру, а рядом с лампой стоял дисковый телефон. Лет ему было, наверно, больше, чем моему папе. Пахло пылью и полиролью, которой, видимо, недавно натирали мебель. Было похоже, что эта комната тоже полвека спала под покровом пылезащитных чехлов и лишь недавно пробудилась.
– Спускайтесь вниз, когда будете готовы, – сказал Найтингейл. – И постарайтесь выглядеть презентабельно.
Я знал зачем – и нарочно медлил, пытаясь распаковывать вещи как можно дольше. Но их, к сожалению, было не так много.
Честно говоря, не наше это дело – встречать в аэропорту убитых горем родителей жертвы. Помимо того, что официально это дело ведет Вестминстерский отдел, эти люди вряд ли могут сообщить что-то важное по поводу убийства. Грубо, но правда: у следователей обычно есть дела поважнее, чем неумело утешать скорбящих родных жертвы. Для этого есть Служба психологической поддержки родственников. Но у Найтингейла был другой подход, вследствие чего мы теперь стояли в зале прилета Хитроу и ждали мистера и миссис Фишер, они уже прилетели и как раз проходили таможенный контроль. Я держал табличку с именами.
Я представлял их совсем другими. А оказалось, что папа Фишер – лысеющий коротышка, а мама – толстушка с волосами неопределенного цвета. Найтингейл представился на непонятном языке, видимо датском, и попросил меня отнести багаж в «Ягуар», что я с облегчением и проделал.
Спросите любого офицера полиции, что самое тяжелое в его работе, и он ответит, что это момент, когда сообщаешь родным жертвы страшную новость. Но это неправда. Самое тяжелое – находиться рядом с теми, кому ты эту новость только что сообщил, и смотреть, как на твоих глазах рушится их жизнь.
Кто-то скажет, что их такие вещи не волнуют – так вот, не верьте.
Фишеры наверняка выбирали отель поближе к дому дочери. Это было кирпичное здание на Хэверсток-хилл, нечто среднее между тюремным корпусом и автозаправочной станцией. В его обшарпанном вестибюле, где бестолково толпились люди, было неуютно, как на бирже труда. Найтингейлу, судя по всему, тоже не слишком понравилось тут, и я даже стал опасаться, что он готов предложить Фишерам остановиться в Безумстве.
Но он только вздохнул и велел мне сложить багаж возле стойки ресепшен.
– Дальше я сам разберусь, – сказал он и отправил меня домой. Я попрощался с Фишерами