– Только один предмет. Это была картина El Nacimiento – «Рождение» – «безумного испанца» Манолито Эспины.
– Почему вы так уверены, что ее взяла именно Делла?
– Это единственное логичное предположение. Только она покинула вечеринку раньше, и поэтому только ее не обыскали.
– Не мог ли грабитель проникнуть в дом снаружи?
– Все окна и двери были наглухо заперты. Кроме разве что входной двери. Но Тизел поставил туда двух горничных, чтобы впускать опоздавших. И они говорят, что никаких злоумышленников не было.
– Ну и ну. Это действительно очень странно.
– Кстати, я разговаривал по телефону с Бенджамином Тизелом до того, как вы приехали сюда сегодня утром. Он очень хочет вернуть свою собственность.
– Что он вам сказал?
– Он хочет, чтобы я занялся этим делом.
Флинт с недоверием откинулся в кресле:
– С какой стати?
Спектор пожал плечами:
– Он доверяет мне. Знает, что у меня есть определенный талант к таким делам.
– Он сказал вам что-нибудь еще?
– Да. Он изложил мне свою версию событий прошлой ночи.
– Пойдемте со мной. Я хочу вам кое-что показать.
С подвыпившей Деллой Куксон под руку Бенджамин Тизел вышел из бальный залы, где празднование было в самом разгаре. Он провел ее по винтовой лестнице в небольшую боковую комнату. На шнурке у него на шее висела пара ключей – один большой и один маленький. Большим ключом он отпер дверь.
– Зачем ты привел меня сюда, Бенни? – игриво прошептала Делла в темноте.
– Я хочу вам кое-что показать. Кое-что, что, я уверен, вы оцените. В конце концов, вы культурный и чувствительный человек.
Через единственное окно в скудно обставленную спальню струился лунный свет. С болезненным стоном Тизел опустился на колени возле узкой односпальной кровати и вытащил из-под нее большой деревянный сундук. С помощью маленького ключа на шее он открыл его и поднял крышку.
– Пожалуйста, – сказал он, жестом приглашая Деллу подойти.
И там, под бит и взрывы джаза и танцы на первом этаже, она в первый и последний раз взглянула на сокровище Бенджамина Тизела. Внутри бархатной обивки сундука лежала прямоугольная картина в золоченой раме.
– Боже мой! – воскликнула Делла.
– Ага. – Тизел сиял от гордости. – Разве она не прекрасна?
Пытаться описать такое произведение – занятие неизбежно тщетное. На картине была изображена молодая женщина, держащая на руках младенца. Лицо женщины было гладким, как фарфор, кожа пронизана розоватым сиянием радости и блаженной невинности. Ребенок, с закрытыми глазами и кричащим ртом, был изображен идеально. Его крик практически можно было услышать.
– El Nacimiento Манолито Эспины, – объявил Тизел. – Разве она не божественна? – Делла уставилась на картину.
– Простите старому дураку потуги на грандиозность, но я не мог