«Что вы делаете?!» – кричу я, захлебываясь ужасом, но из разорванного криком рта – ни звука, они меня не слышат и уводят его всё дальше и дальше. «Мы в плену, – говорит кто-то рядом, – оставьте свои иллюзии…»
«Нет, нет, передайте хотя бы носки», – я рвусь из чьих-то рук, меня кто-то держит, но я не вижу, кто – вокруг внезапно становится пусто, и я слепо топчусь на месте, натыкаясь на странные прозрачные стены. Он там, за стеной, покорный, молчаливый. Не отдам! Я бросаюсь на скользкую стену, она будто изо льда – и воткнувшись в неё всем телом, я вижу, что стена начинает таять от моего тепла, и уже вот-вот, ещё чуть-чуть, пока его совсем не увели… Да кто-нибудь, помогите же! Носки-то передайте!
– Ань, ты чего?! – муж осторожно трогает меня за плечо. – Какие носки? Кому передать?!
Я вздрагиваю, открываю глаза и… понимаю, что это был всего лишь сон. И граница между сном и явью оказалась зыбкой. Какие-то непонятные люди, почему-то плен… Плен? Мне нужно освободиться, как из плена, от иллюзии вселенской значимости для собственного сына? Там, во сне, это не удалось. И в жизни не удаётся. Потому что…
Даже кричим мы вместе: ещё не родившийся мой сын и я. Я это явственно слышу – его крик внутри себя. Ребёнок вопит оттого, что страшно и больно, я – оттого, что страшно и больно ему. А когда просто страх и боль умножаются на страх и боль в квадрате, и я понимаю, что этого ужаса нам всё-таки не вынести, ребёнок вдруг, как пловец со стартовой тумбочки (так и представилось!), отталкивается ножками и… вплывает в этот мир. Берёт старт, словом. Одна, две, три минуты новой жизни – и они уже не сравнимы с той вечностью, до которой их растягивает адская предродовая мука, они словно бегут вперегонки, лёгкие такие, невесомые, и только в теле моём отдаются уже затихающей болью. Вот и кончилось всё, слава Богу!
– Смотрите, мамаша. Мальчик!
Фиолетовая тряпочка, повисшая в руке акушерки и издающая слабое попискивание – как, я же явственно слышала его зычный голос внутри себя! – и это мой ребёнок?! Это кусочек моей ткани, крови, сосудов, моей жизни! Это моя Вселенная, мое бессмертие, это… Мысли путаются, громоздятся, сталкиваются одна с другой, а я лежу свои положенные два часа в родовой и ещё не понимаю, что эти часы – самые лёгкие и беззаботные из всей моей будущей жизни. Вокруг суетятся, измеряют мне давление, спрашивают телефон мужа, а мы с сыночком лежим, как в нирване, уже разделённые природой, но еще не разлучённые людьми.
Когда я рожала старшего