Громкая тишина. Анна Вислоух

«крокодил» смотрит на меня из-под очков, уже явно заранее зная ответ.

      А вот фигушки!

      – Да, конечно, – довольно спокойно говорю я. Хотя внутри у меня так и продолжает дрожать нить от лампочки накаливания. – Да вот же Елена Ивановна, мы к ней и ходили, почти два года.

      Я поворачиваюсь к логопедичке, у которой мы абсолютно безуспешно потеряли кучу времени. Елена Ивановна покрывается пятнами, но довольно быстро берёт себя в руки и говорит:

      – Да, я занималась с ребёнком! Но должна отметить, что это крайне, крайне тяжёлый случай. Мне ничего не удалось сделать, и я сомневаюсь, что кому-либо ещё это удастся.

      Она скорбно поджимает губы. Но «крокодил», ой, нет, снова «ласковая» вдруг принимает мою сторону и недоверчиво переспрашивает:

      – За два года – такой результат?! Хм…

      Она поворачивается ко мне.

      – Логопеда я вам посоветую. Есть в областной детской больнице очень сильный специалист, к ней подойдёте. Но должна вам сказать…

      Она умолкает, снимает очки, за которыми оказываются совсем не крокодильи, а вполне себе милые голубые глаза, и немного помедлив, словно ей трудно говорить, продолжает:

      – У вашего сына, без сомнения, есть задержка в развитии. Мы вам настоятельно рекомендуем перевести его в класс коррекции. Он просто не сможет догнать одноклассников и отстанет еще больше… А это – хроническая неуспеваемость. Вам это нужно?

      – Н-н-нет, не нужно, – я начинаю заикаться, но пытаюсь сказать этим «специалисткам», какой у меня замечательный мальчик, как он много знает и умеет: рисует, играет на пианино, сочиняет музыку, поет «Yesterday» – и текст, и мелодию по слуху. Про медицинскую энциклопедию…

      – Да, но… К знаниям, умениям и навыкам школьника это не имеет никакого отношения. Ещё раз подумайте. Мы, конечно, не настаиваем, это ваше право, но…