Как долго мы бились над этим вопросом, сейчас не нужно рассказывать. Но в конце концов мы решили выбрать среднее значение. Шестьдесят семь с половиной лет было названо большинством Ассамблеи Установленным сроком. Конечно, колония должна была по настоящему состариться, прежде чем поступить в колледж. Но тут возник еще один спор. С какой стороны от Установленного срока должен быть начаться год благодати? Наши дебаты даже на эту тему были долгими и оживленными. Говорили, что уединение в колледже будет равносильно отбыванию наказания, и что старики должны таким образом получить последние томительные капли дыхания, отпущенные им без участия мира в целом. В конце концов, было решено, что мужчины и женщины должны поступать в колледж в шестьдесят семь лет, а до шестьдесят восьмого дня рождения они должны покинуть его. Тогда зазвонили колокола, и вся община ликовала, и устраивались банкеты, и юноши и девушки называли друг друга братом и сестрой, и чувствовалось, что среди нас началась великая реформа на благо всего человечества.
Когда законопроект был принят, в Англии об этом мало думали. Я полагаю, что, по мнению англичан, было еще достаточно времени, чтобы подумать об этом. Идея была настолько странной для них, что считалось невозможным, чтобы мы ее осуществили. Они, несомненно, слышали о законопроекте, но я утверждаю, что, поскольку нам было позволено отделиться и жить отдельно, их заботило это не более, чем если бы это было сделано в Аризоне или Айдахо, или в любом из тех западных штатов Америки, которые недавно сформировались в новый союз. Именно от них, несомненно, мы ожидали сочувствия, которого, однако, не получили. Очевидно, мир еще не до конца осознал, что его ждут великие дела. Мы получили, правда, резкий протест от старомодного правительства в Вашингтоне, но в ответ на него мы заявили, что готовы стоять и умирать за новую систему – что мы ожидаем славы, а не бесчестья, и что человечество за нами последует, а не отвергнет нас. Мы вели длительную переписку с Новой Зеландией и Австралией, но Англия сначала не верила нам, а когда ей дали понять, что мы настроены серьезно, она обрушила на нас единственный аргумент, который мог иметь силу, и послала в нашу гавань свою канонерку. Военный корабль, без сомнения, был неотразим – если только мы не были готовы умереть за нашу систему. Я был готов, но я не мог взять с собой народ моей страны.
Теперь я дал необходимую прелюдию к истории, которую мне предстоит рассказать. Я не могу не думать, что, несмотря на консервативные нравы Великобритании, читатели в этой стране в целом