Черт возьми. С Ӧссе у него было нечто общее, и оно вовлекало его глубже, чем ему хотелось бы, – примерно так же, как у человека есть нечто общее с рыбьей костью, которая за ужином застряла у него в горле. «Наверное, можно удалить ее хирургическим путем, – пришло ему в голову, – но на алтаре, к сожалению, это делают без анестезии». Он вгляделся в знак, который начал писать, и упорно вспоминал, чего еще не хватает, какой кривой линии или полудуги, но никак не мог вспомнить. Пока вокруг царило возвышенное спокойствие, в нем резко нарастало ощущение присутствия Аккӱтликса, прямо физическое: чувство давления, как будто надувается мешок. Острый звук в ушах. Глаза перестают видеть. Три килограмма ледяного ила в брюшной полости и луч божественного сознания в голове, даже больше – божественной насмешки.
«Я заполучу тебя, Лукас Хильдебрандт, когда захочу. Неужели ты до сих пор в это не веришь?»
Он едва не повернулся, едва не опозорился на полсекунды, чтобы бросить быстрый взгляд за спину и убедиться, что фигура все еще стоит на своем месте, что она не соскочила с постамента и не смотрит ему через плечо. «Этот жуткий, сотрясающий холод, который проникает в каждую кость, когда лежишь на камне!»
И еще одна мысль, даже хуже.
«Что даст тебе эта победа здесь и сейчас, глупец? Уже скоро, Лус. Так или иначе».
И тут он услышал тихий треск ломающегося мела в руке.
Лукас смотрел не веря своим глазам, как мел рассыпался по земле – господи, как он мог это допустить? Только хоровое «а-а-ах!» всех ӧссеан, которые до этого наблюдали задержав дыхание, привело его в чувство. «Плохой знак! Так Аккӱтликс дает знать о своем недовольстве!» Все, включая священника, суеверные до ужаса, резко подняли руки и прижали пальцы к левому плечу.
«Прекрасно, вы еще перекреститесь», – кисло подумал Лукас. Он осознал, что судорожно сжимает в пальцах остатки влажного мела, крошечный кусочек, который ему и дальше придется отчаянно беречь. Мел нужен ему абсолютно весь, до последней крошки… конечно, если он вдруг не решит сдаться.
Он встряхнул головой. «Ну, нельзя же все испортить, – подумал он. – Морфий я забыл дома».
Ухмыльнувшись, Лукас очень осторожно добавил несколько линий. «Пусть хаос вернется туда, откуда вынужден был отступить, – в крепость, из которой его изгнали; и крик птиц пусть преобладает над словом», – всплыл в его памяти конец стиха. Это было похоже на притчу о смерти – точно так же, как о коммуникации, о Далекозерцании и о чем угодно. Когда у болтовни нет определенного