– Ой, мама! – завизжал Тюлип и забарахтался на весу.
– Слюнтяй какой-то! – решил легаш и разжал пальцы.
Тюлип упал на землю, а легаш-громадина занес сапог, но топнуть не успел – так с задранной ногою и застыл и давай скрести себе спину…
– Тысяча девятьсот девяносто пятый! – гаркнул он, потрясая рукой.
– Смерть легавым! – пропищала пойманная тварь. Легаш не дал ей продолжить – с размаху раздавил сапожищем.
– О-огоньку? – пролепетал Тюлип. – Огонечку… Смерив его брезгливым взглядом, легаш снова выпустил изо рта вонючее черное облако:
– Здесь курить запрещается!
Но в ту же секунду дернулся и топнул ногой:
– Ага, тысяча девятьсот девяносто шестой!
– Имя мне легион! – гордо вымолвил червь, прежде чем проститься с жизнью.
Тюлип сунул окурок обратно в карман, собрал все свое мужество и ринулся на приступ преграждавшей ему путь великанской ноги, цепляясь за волосины, чтобы не сорваться. Штурм увенчался успехом, Тюлип, живым и невредимым, оказался за спиной у легаша, утер выступившие на лбу капли холодного пота, толкнул заржавевшую дверь и тут же получил обильный плевок в правый глаз.
– Что за шутки? – возмутился Тюлип.
Двое крошек-легашечек в штатском сидели под ручку на гробу, а в свободной ручке держали по зажженной свечке. Вид у обоих был довольно неопрятный, прямо скажем, неряшливый вид: расстегнутые жилеты, распущенные пояса, – должно быть, для большей вольготности. Одутловатые физиономии отражали самую чистую радость и самое светлое блаженство, какие только могут расцвести на лице мертвеца. Оба смачно хохотали хрипловатыми, но не вовсе лишенными приятности голосами, а шляпы-котелки, разделяя веселье хозяев, задорно подпрыгивали у них на головах.
– Что, говорю, за шутки? – повторил Тюлип, старательно утирая глаз.
– Ну, видишь ли, дружище… мы тут… ах ты! – Он проворно нагнулся и ухватил себя за ногу.
– Поймал? – спросил второй легашик.
– Поймал! – ликующе отозвался первый. – Да какого здорового!
И поднес червяка к желтому пламени свечки.
– Сыночек! Братик! – заверещали голоса, идущие, казалось, из его утробы. – Любимый мой! О горе!
– Мужайтесь, други! – храбро отвечал им пойманный червяк. – Да, я умираю… Но, знайте, я нассал ему в ладонь!
И скукожился на огне, послав палачам последний вызов – звучный треск.
– Здоровый! – повторил первый легаш. – Небось из главарей!
– Это что! – сказал второй. – Мои длиннее и жирнее. Глянь!
Он вытянул что-то белое из подбородка и тоже поднес к свечному пламени.
– Свобода, милая свобода! – пропищал червь, содрогаясь в предсмертных корчах. И скукожился, как предыдущий.
– Ничего! – одобрил первый. – Но мои понастырнее, вгрызаются глубже. И позиции выбрали отменные – окопались в печенке и в сердце.
– Еще один, что ли? – вскинулся он вдруг.
– Ага! – сказал второй. – Нынче ночью я в хорошей форме – ни одного не упустил!
Он