Прочитав подряд «Замок» Кафки и «Приглашение на казнь» Набокова, можно заметить, что как приговор к смерти, так и бесконечная неизвестность жизни могут уничтожать одинаково сильно. Так, главный герой «Замка» К. пытается занять назначенную ему должность землемера, в которой ему почти безмолвно отказали, как только он прибыл. К. перемещается между топологическими точками, проходя своеобразный лабиринт, то приближаясь к цели, то отдаляясь от нее, (внезапно оказываясь ошибкой по отношению к непонятному ему правилу Замка, которая еще больше отчуждает его от других, как кажется К., это правило знающих), то, обретая надежду, при прохождении через иллюзию нужности и полезности кому-то, пытается достигнуть Замка.
Достижение Замка посредством возможности разговора с чиновником Кламмом – это реальность или то, что существует только в воображаемом К.? Кламм – это тот, с кем можно встретиться? Или он существует только как упоминание, как недостижимая цель, как желание? Произведение не дописано до конца, а это значит, что мы не знаем, встретились ли К. и Кламм. Но, как и всякий лабиринт, и этот должен иметь центр и выход, если, конечно, он сам не является ошибкой, ведь К. страшно действовать в ненадежности, искаженности понятий, обмане, внезапных переменах, которые он хочет и должен сам остановить, дабы не быть втянутым в дурную бесконечность жизни. Валерий Подорога замечает: «когда К. впервые вступает в пределы замка, именно тогда он ближе всего к нему, его последующий путь есть непрерывное удаление. Расстояние, которое необходимо пройти землемеру К., чтобы попасть в Замок, бесконечно, и чем больше он стремится осмыслить свой путь, тем в большей степени его путь искривляется и уводит его от желанной цели»1. Действительно, все эти барьеры, законы, непонимание делают лабиринт только запутанней. По мере того, как все большее количество людей знакомятся с К., или узнают о нем, К. удаляется от центра лабиринта. Насколько близко К. сходится с каждым новым человеком, через которого, как ему кажется, он мог бы достичь замка, настолько он и отдаляется от своей цели. Возникает ощущение, что лабиринт имманентен тем, кто в него входит. Нет никакого лабиринта самого по себе, напротив, лабиринт усложняется и пересоздается всеми траекториями, которые в нем прокладываются, как если бы он существовал как смена перспектив и проекций, в фокусе которых оказываются лишь те, кто в нем находится, а не как конструкция с центром, которую нужно достигнуть.
Ужас, который возникает при чтении «Замка» Кафки – это ужас от сомнения в том, что Замок существует как некий «высший объективный порядок», который можно пытаться понять и, тем самым, приблизиться к нему, и догадка, что замок существует лишь постольку, поскольку каждый из нас считает его таковым, относясь к нему соответствующим образом. Это история «Бог умер», инстанция высшего порядка смерти, рассказанная на кафкианский лад. Поэтому маятникообразный ход, который приводил к центру классического лабиринта, здесь перестает работать. Лабиринт греческих мифов – это место, где находят себя. Лабиринт Замка – это лабиринт бессмысленности, в котором мы теряем надежду обрести знание тайного порядка вещей. Лабиринт Бога заменен бюрократической системой. А значит, и движение в нем задается не Богом, а нами самими.
В основе архаического лабиринта лежит крест и траектории маятникового движения вокруг него, образующие стены. Поэтому «лабиринт может иметь округлую, прямоугольную форму или же форму многогранника. На общую схему дорожки лабиринта различия формы не оказывают никакого влияния»2.
Следуя маятниковому движению, «несколько раз человек приближается к цели только за тем, чтобы дорожка вновь отвела его в противоположную сторону»3, прежде чем он достигнет центра. Человек, выходящий из лабиринта архаической мистерии совсем не тот, кто входил в этот лабиринт, – это человек, переродившийся для нового уровня существования. В центре лабиринта происходит смерть и новое рождение. Лабиринт это еще и танец, которым Тесей отмечает благополучное завершение своего испытания, достигнув Делоса. В Греции танец, ритуально повторяющий ход по лабиринту, называют «танцем журавлей» и исполняют ночью. В рисунок танца также встроено маятниковое движение: сначала движение влево – в сторону смерти, далее цепочка танцующих меняет направление, не замыкая круг. Стоящие в цепочке первыми, почти обойдя круг, поворачиваются в обратном направлении, образуя вписанную в первую вторую окружность, так что те, кто стоял в начале цепочки, двигаются в противоположном направлении, параллельно тем, кто стоял в конце цепочки. Круги вьются, раскачиваясь как маятник. Таким образом, архаический лабиринт был и особенной построенной конструкцией, и рисунком движения тела, устремленного к трансформациям. Лабиринт – это превращающееся тело.
К. кажется, что он переходит из одной части лабиринта к другой, чтобы достичь центра Замка, но на самом деле, подспудно, у читателя рождается страшная догадка, что К. нисколько не продвигается по лабиринту к Замку, он только меняет перспективы, в каждую из которых его вовлекает встреча с новым персонажем романа.
В