– Которого ты только что обозвал «грязным».
– Грязный – это одно. А монстр – уже другое. Мы все равно ищем профессора. Ты сама так сказала.
– Вообще-то так сказал Робертс.
– Робертс-Шмобертс, – огрызается он.
– Улики сделают свое дело – выведут нас к убийце. Первым делом нам нужны образцы, чтобы сопоставить их с ДНК на стаканах. И когда мы вычислим того профессора – а это так или иначе произойдет, – нужно будет доказать, что он присутствовал на том мероприятии. А это у нас получится как раз за счет его обособленной ДНК.
– Будем считать, процесс запущен. Только подозреваемый пока не на виду.
На этой ноте Лэнг сворачивает к подъездной дорожке укромного дома из буроватого кирпича – по всей видимости, жилья Робертса.
– Что-то мне не по себе, – признаюсь я, нервно запихивая папку возле сиденья. До двери даже не дотрагиваюсь.
– Оно понятно: ты же девушка, – бросает Лэнг просто потому, что эта шутка меня бесит. Да, партнеры чем-то напоминают братьев и сестер – по крайней мере, так говорят. У меня никогда не было ни тех ни других. Есть просто дылда, которого я называю Лэнгом потому, что это его бесит.
– А еще потому, что Робертс в беде, – добавляет он. – Это буквально витает в воздухе.
Открывает дверцу и выбирается из машины.
Я двигаю следом, а по бедру меня ритмично хлопает сумка с дактилоскопическим набором, которую лучше было оставить в машине. Это не место преступления, но чутье как будто подсказывает мне, что она мне понадобится. Мы уже на подходе к двери, когда в кармане куртки у меня звонит сотовый. Я хватаю трубку в надежде, что это шеф с какими-нибудь вестями о Робертсе, но на определителе значится имя матери. Первый ее звонок за сегодня (просто чудо, учитывая, что, с тех пор как я снова вышла на работу, она названивала мне по три раза в день). С легким уколом вины я нажимаю на сброс звонка. Но мать уже пробудила воспоминания о той ночи, когда был убит отец: он стоял передо мной, а я винила его во всех грехах перед значком. В ответ он обложил меня «напыщенной сукой-всезнайкой». Это были его последние слова, адресованные мне в этой жизни. Спустя секунду грохнул выстрел, и отец рухнул прямо на меня.
Это воспоминание я с усилием стряхиваю и прячу телефон обратно в карман. Понятно, что мать скорбит и напугана. Понятно и то, что, если б мы поймали того бывшего сидельца, который убил моего отца, она, по крайней мере, не была бы такой прилипчивой. Но у него был тогда шанс меня убить. И он его не использовал. Сейчас он за этим тоже не возвратится.
А вот если я позволю ей себя взвинтить, то могу допустить какой-нибудь глупый просчет и в самом деле погибнуть.
Мы заходим под навес перед домом, и Лэнг стучит в дверь. Я деликатно звоню в звонок. Два варианта на выбор: грубость и изящество. Из обоих ни один не срабатывает. Дверь никто не открывает. Лэнг проверяет ручку, и та подается; он искоса глядит на меня. Я откидываю полу куртки и кладу руку на оружие, кивая ему. Он поворачивает ручку, выхватывает свой «глок»