– Спасибо, хорошо.
– Значит, вы живёте на этой же квартире, никуда не переехали?
– А вы у нас бывали?
– Неоднократно. Кровать в большой комнате стоит справа, буфет у стены тоже справа. Трюмо у окна в левом углу. Так?
– Так. Но если вы у нас бывали, тогда я вас непременно знаю. Как вас зовут?
– Михаил Михайлович.
– А как ваша фамилия?
– Это я вам скажу, когда мы увидимся.
– Вы хотите к нам прийти? Но мама с папой сейчас живут в Жихареве.
– Знаю. Я хочу, чтобы вы сейчас подошли к углу Первой линии и набережной. Я вас буду там ждать.
– Зачем?
– Мне надо кое-что передать для папы, вы ведь поедете к ним на выходной день?
– Поеду. Но вы лучше принесите к нам домой.
– Я вас прошу прийти туда, куда сказал. Жду вас. Приходите минут через пятнадцать.
Звонивший повесил трубку. Ни про какого Михаила Михайловича я никогда не слыхивала. От разговора остался чрезвычайно тягостный осадок. Но уклониться от встречи я посчитала себя не вправе. Что-то хотят передать папе – значит нужно пойти. У меня в тот момент сидела подруга, и я попросила её сходить вместе со мной.
На углу набережной и Первой линии было дежурное место свиданий, и там стояло несколько человек ожидающих. На мой вопрос: «А как я вас узнаю?» – мне было сказано: «Я к вам подойду сам». Мы ждали. К нам никто не подходил, и я уже решила уйти. Но едва мы сделали несколько шагов, как меня окликнули: «Тамара Владиславовна, можно вас на минуту?» Меня остановил холёный мужчина лет сорока в дорогом драповом коричневом пальто, сильно надушенный. Запах его духов меня долго потом преследовал. Михаил Михайлович начал с выговора:
– Зачем вы пришли с подругой?
– А разве нельзя?
– Конечно. Вы должны были прийти одна.
– Что вы хотели передать папе?
– Раз так получилось, то уж лучше в следующий раз передам.
С тем я и ушла. Человек этот, несмотря на свою респектабельность, показался мне неприятным. В субботу я поехала в Жихарево и про звонок и про свидание рассказала не отцу, а маме. Мама добросовестно пыталась вспомнить Михаила Михайловича среди бывших знакомых, но безуспешно. Что же он хотел передать папе? На этот вопрос мы с мамой ответить не могли. Главного инженера стройки звали Яков Ильич. Очень сдержанный человек. Он учил меня играть в теннис. Корт был недалеко, и, когда я приезжала к родителям, он кричал под окном: «Том, нас ожидает корт».
Вечером в клубе был концерт ленинградской бригады, и мы пошли все вместе. Сели в первый ряд: мама, Яков Ильич, я, ещё несколько человек. Последним в программе был фокусник. Он манипулировал платками, кувшином с водой, ещё чем-то и, подойдя к краю сцены, обратившись ко мне, предложил подняться и подтвердить, что в кувшине действительно нет воды. Я хотела было отказаться. С присущим ему добродушием Яков Ильич уговорил:
– Да поднимитесь, загляните, что там.
По окончании фокуса объявили антракт. Навстречу поднимавшимся