– Делай что-нибудь, мать твою. Или я положу тебя рядом.
Видимо мой взгляд настолько красноречив, что фельдшер начинает шевелиться. Мне в руки ложится ком стерильной ваты. Верчу это воздушное облако в пальцах как идиот, совершенно не понимая, что делать.
– Какого хрена ты замер, братан. Зажимай чертову дыру.
Рана маленькая, но когда я вижу лужу крови, скопившуюся на полу, мне становится дурно. Воспоминания накатываю удушливыми волнами. Воздух пахнет гнилью. Я помню. Я не могу забыть. Не могу. Надвигающаяся паника сводит с ума. И чертов эскулап это видит.
– Давай, сука, живи, – рычу я, вжимая в деревянный пол безвольное тело, словно пытаясь удержать на земле дрянь, заставляющую меня снова погружаться в пучины ада. – Живи, тварь.
Что-то отталкивает меня от жертвы. Я слепну от ярости. Никто не смеет перечить мне. Никто. С тех пор как я загнал убийцу моей жены. Я нашел его. Нашел и уничтожил. Но не смог выкорчевать с этой земли его наследие, которое до сих пор напоминает мне о потере. а дурак врачишка этого не понимает. Явно вспомнил клятву Гиппократа. Дурак, не бессмертный же. На глаза падает пелена, в этом состоянии я не владею собой. Но видя, как медик бьется за жизнь, меня отпускает. Не убивать же героя, спасающего мою жертву.
– Ты ее убьешь.
Этот тщедушный кузнечик смеет мне перечить, Ия начинаю его уважать. – Жгута нет, пережми ей предплечье.
– Как? – я правда в шоке. Выгляжу слюнявым идиотом, наверное это очень смешно. Но фельдшер даже не улыбается.
– Руками, мать твою. – коротко выплевывает он, набирая в шприц желтоватую жидкость. – Чего замер, давай? У бабы шок, и она точно отдуплится, если ты не придешь в себя. Давай.
Я пережимаю пальцами тощее предплечье, они смыкаются, еще и остается пространство между моей кожей и ее.
– Давай же. Ну, – шепчу, глядя, как в сгиб локтя марионетки впивается игла.
– Сейчас ты отвезешь ее в районку, братан, – прямо в лицо, по слогам выговаривает медик. – Мой тебе совет. Брось ее возле приемника. Лишние вопросы не нужны ни тебе, ни мне.
– Не смогу, – выплевываю я, прижимая к себе обмякшую девку одной рукой, другой вываливая из вывернутого кармана горсть скомканных крупных купюр. – Возьми. И не болтай много.
– Я не разговорчивый, так-то, – хмыкает мой помощник. – Но девка живучая. Повезло, другая бы уже умерла.
Воздух воняет смертью. Я знаю, как она пахнет. Цветами и сладким тленом. И женщина в моих руках, обвисает, тянет к земле, кажется что я несу труп, только идущее от нее тепло не дает мне сойти с ума окончательно. А еще я знаю, что девка не умерла потому, что ее что – то держит на этой грешной земле. И я здесь по этой же чертовой причине
Нет, я не бросаю ее возле порога ЦРБ. Почему-то мне кажется это кощунством. Сдаю на руки заспанному