– Только не это, – взмолилась я. Со второй попытки машина завелась. Кое-как сдав назад и развернувшись, мы поехали в деревню.
– Кто здесь из соседей? – спросила я.
– Никого. Я да Максимыч. Герасимовы были. Вчера уехали.
– Может, сразу в город, а?
– Спятила? Разве я доеду?
Сонька, конечно, права, водитель она никакой.
– Может, в село? – волновалась я.
– Сейчас его дома выгрузим, ты побежишь к Максимычу звонить, а я его осмотрю, может, чем помочь сумею.
– Ага, – усмехнулась я, но ничего лучше предложить не смогла.
Тут мы подъехали к самому крыльцу. Сонька в него бампером ткнулась и чертыхаться начала, но быстро успокоилась. То ли мужчина стал легче, то ли мы малость поднаторели, но вытащить его из машины и занести в дом оказалось не так уж сложно. Вошли в кухню и положили его на пол. Голова его была как-то странно запрокинута, мне это не понравилось, но размышлять об этом времени не было. Я уже стояла у дверей, намереваясь бежать к соседу, когда Сонька вдруг позвала:
– Гретка, он мертвый.
– Что?
– Мертвый, говорю.
– Да не может быть, – охнула я. – Он же стонал, ты же слышала.
– Слышала. Отстонался.
Я села рядом с ней. Пульса нет, и лицо… Да, лицо у него было… в общем, смотреть на него не хотелось.
– Слушай, может, он жив все-таки, много ты в таких делах понимаешь, – ныла я.
Сонька убежала в комнату и вернулась с зеркальцем. Мы подставили его к самым губам мужчины и стали терпеливо ждать. Ничего.
– Говорю тебе, он мертвый, – сказала Сонька, устало откидываясь к стене.
– О, господи, чего же теперь делать-то?
– Дверь запереть, вот что.
– Зачем?
– Не знаю. Жутко. И окна зашторь.
Мне вдруг тоже сделалось жутко, я торопливо заперла дверь, зашторила окна и опустилась на пол рядом с Сонькой. Мы уставились на покойника. Из одежды на нем, кроме кожаного пальто, ничего не было. Теперь, при свете, мы могли его разглядеть и ужаснулись: кто-то над ним здорово поработал. На пальцы рук и ног смотреть было невозможно, мне стало нехорошо, я зажала рот рукой и бросилась в туалет.
Когда я вернулась оттуда, Сонька все еще сидела на коленях, прижавшись ухом к его груди и щупая, как в американском кино, артерию на шее. Увидев меня, подняла голову и сказала:
– Мертвее не бывает.
Верить в это не хотелось.
– Много ты понимаешь. Он ведь стонал.
– Стонал, – усмехнулась Сонька. – Сначала над ним всяко-разно измывались, потом голову разбили, или наоборот, что, в общем-то, неважно. Потом в землю зарыли, потом, правда, вырыли. Не выдержал человек,