Следующие два дня меня не кормили и не поили, я умирала и молила смерть, чтобы она поскорее за мной пришла. Эти твари не появлялись, словно забыли о моём существовании.
Меня душила боль, от обезвоживания всё было настолько херово, что я даже плакать не могла.
Воспоминания о Морфее сводили с ума, бессилие заставляло ломать ногти о каменный пол. Я уже привыкала к физической боли, она была ничем, по сравнению с болью внутри, жалость к себе была бесконечной, и я не знала, что мне с ней делать.
Даже запах, из-за которого выворачивало, стал привычным. Мне было плевать на то, что со мной сделают, но лучше пусть бы убили.
Но мои молитвы снова не были услышаны, меня еле живую, избитую, изнасилованную, измождённую, грязную отправили на каторжные работы. Я добывала руду наравне с другими рабами под палящим солнцем.
Над нами всегда стоял надсмотрщик с плетью наперевес, на моём теле не осталось живого места за месяц невыносимого труда.
Пыталась отказываться от еды и воды, но не получалось, и когда я срывалась, люто себя ненавидела.
Меня больше не трогали, что было важнее всего, лучше каторжные работы, чем снова пройти через насилие. Всё это время на мне было изношенное, изорванное свадебное платье, которое напоминало о счастье, что не сбылось, о боли и унижениях, что случились. В один из дней ко мне подошла девушка.
– Вот возьми, – она мне протянула серую порванную юбку и белую бесформенную нательную мужскую рубаху, всё это было более или менее чистым.
Я чуть не заплакала от счастья, ко мне впервые за долгое время отнеслись с теплотой и по-человечески.
– Благодарю вас за вашу щедрость и доброту.
Передо мной стояла молодая и красивая девушка, и она здесь уже долго, это было видно по её подкаченному телу. У меня всего-то за месяц работы мышцы окрепли не слабо.
– Моё имя Аглая. Мой тебе совет – смирись, ты отсюда никогда не выберешься. Либо выживи, либо сдохни.
– Меня…, – я не смогла произнести своё имя, было стыдно позорить фамилию моего отца и имя, что дала мне мама при рождении.
– Мне без разницы, как твоё имя, ты сегодня жива, а завтра нет. И мне же лучше не захламлять голову лишними знаниями.
Напоследок Аглая очень странно посмотрела на мой живот, а затем подняла взгляд на меня с такой жалостью, что у меня ком в горле тогда застрял. И только через месяц я поняла смысл этого.
Шёл второй месяц моего рабства, и мои женские тяготы всё не приходили, даже не было предвестников. Меня дико начало тошнить по утрам, я стала сходить с ума от мыслей, что доводили до трясучки. Когда на третий месяц мой живот подрос, я убедилась окончательно. Да, живот небольшой, но это был ответ на мой главный вопрос.
Я