Осторожно сел… озернулся… каменюга валялась у корней… быстренько подобрал… на цыпках крался за змеюкой… ждал… она из мха выползла… стала корни переползать… и тут, когда голова её на корне… сзади согнулся и по башке!.. по башке!.. взвилась всем телом… по руке хлестанула хвостом… в комок скрутилась, дёргалась… Матвей отпрыгнул… вокруг ходил… ждал… опала змеюка… размоталась… из головы капли какой-то жижи выступили… но ещё шевелилась… на неё глядя, у него аж желудок свело… давно толком не жрал… сосновые иголки, листья жевал, ягоды… грибы начались… опять подкрался… ещё по голове змеюке дал… на всякий случай… теперь уж не двигалась больше.
Развёл костерок… ещё несколько спичек осталось… берёг их… но тут прямо пир!.. не стал даже кожу сдирать, ужасно жрать хотелось… в пасть палочку воткнул и жарил… сомневался – в ней же яд, не сдохнуть бы!.. голову заточкой отрезал… а остальное всё-таки сожрал… долго с напрягом жевал… одни мускулы… спортсменка.
После еды его в жар кинуло… под сосной сидел… из бутылки воду сосал… думал, какой день-то пошёл?.. у толкового дня должен быть нумер… счёт потерял в той яме… девяносто или сто?.. за сто, наверно… уж снова холода приходят… говорили, четыреста камэ до Енисея… через топи и завалы – три месяца ходу… ан нет его и нет… сколько раз на сопки лазал в даль глядел… ни хера нету… путь туда-сюда вилял… небось, уж четыреста отмахал… а то и все пятьсот.
– (Матвей, себе): …невесть куда занесло… када дождь лил – солнца не было, чтоб лучезарный восток указать… топал наугад… а то и просто под ёлкой сидел, пережидая… мокро и холодно… сколько дней так пережидал… в мае утёк… в мае!.. а теперь кто?.. листуха в желть пошла… раньше жрал её, а сейчас горло скребёт… сухая… осень идёт… мамушка-осень… большой сон на землю гонит… топать надо… быстро к Енисею топать, если жить хочешь… помнишь, место выбирал, где подохнуть?.. чтоб неба кусочек был виден.
Нашёл ту лужайку… из плоховидной тьмы и непроходимой гущи на Божий свет выполз!.. лес отступил… не царапались больше ветки… хабло не драли… и солнце светило вовсю… стало так просторно… руки можно было раскинуть и кружиться… первый раз за много-много дней… небесный свет шёл… травы – по пояс… жучки ползали… ловил, дурачков малых, и ел… решил тогда – здесь сдохну… тут хорошо… а к ночи ветер начался… траву мотало волнами… прямо как море… в лес спать уполз.
Тогда ещё были дни… мог считать… до ямы шёл шестьдесят третий день… весь день дождь лил… весь день… продрог… и тут гнилой ствол под ним обломился… рухнул в яму, а там тёплая вода… вонючая, но тёплая… выше колена дошла… кешу1 наверх выбросил, чтоб насквозь не промочить… мхи вокруг пышные… в них укутался… раньше дворяне носили такие воротники… как колесо от телеги на шее… или поднос для отрезанной головы… мхи морду ласкали… обвивались лисьим мехом… не хотел больше никуда… уютно там было… слизняк медленно полз… весь шёлковый… поймал… ласкал… по руке пускал… съел незаметно… жевало, сука поганая, всё хватало и жрало… всё подряд… сучки мокрые грыз… мух, если на губу заползали… темновато под стволом… морило в сон… спал, головой во мхи приткнувшись… а сверху дождь по листьям хлестал… в яму лишь струйки редкие сбегали… вОды его обтекали… земельные тихие воды… сколько времени лежал?.. Бог весть.
Потом эти линки в башне побежали… стали соединяться по-всякому… живенько так… то «три-два-один», «два-одинтри», а то и «тдври-аинод»… неостановимый морок беспрестанно гнали… мозги за собой уводили лепестриной ползучей… не выдержал, наверх стал выбираться, чтоб их из головы вытряхнуть… тяжело выползал… под водой дно сосёт, вниз тянет… обхватил руками тот ствол, а он ещё раз рухнул… и ветки, суки гнилые, ломались – только тронь… наконец вылез… туловом наверх перекулился… висел поперёк на обломке ствола, как пальто брошенное… поник головой… дышал… а линки-то пропали… отвалили тараканами в тьму-таракань… в муть-таракань.
Но взамен в голове глухой шу-у-у-у пополз… равномерным долдоном – ушу-шу-у… и опять шу-у-у… из всей таёжной дали… из всего гнилого бурелома… подводный и подземный… подколодный дневной шу-у-у… и обволакивающий ночной шу-у-у-у… совой молчаливой… иногда просто с ума сходил… разозлился на себя, мол, гнилой грушей кисну… стал кусочки памяти собирать… былые думы тянуть… но для начала не мог вспомнить, какой день.
Имя своё повторял вслух, чтоб не забыть – Матвей… Матвей… на улице пацаны Митькой звали… крутил картинки, как из тюряги удрал… не мог в зоне больше… совсем не мог… сначала они редкие посылки отнимали и в карты разыгрывали… нагло лыбились и жрали его колбасу… противно на их рожи смотреть… но, в конце концов, – есть колбаса, нет колбасы – жить можно… но казачок этот блажной… вертибутылкин… которого они Клавой звали… ночью в ушко шепнул: Скоба, сучило вонючий, тебя уже два раза на кон ставил…