– Отправлю с Таисией документы, о которых говорили. Разберись с заводами и Липницким. Его цена меня устраивает, если договорённости в силе, продавай. Куда перевести деньги, знаешь, тридцать процентов твои. За работу. Я оценил грамотность твоих действий, когда пришлось столкнуться со… сложностями.
Сложности… Скорее, полный пиздец, который мне в наследство оставил Парето, решив придержать заводы за собой. Их продажа ещё десять лет назад не оставила бы в моём теле ещё одной дырки бонусом к другим, а три года, которые я провёл в тюрьме, стали бы прекрасным дополнением на воле. Но я пережил, понимая, что это меньшее из наказаний, которые могли прилететь в мою сторону. А затем и вовсе стал представителем Парето по всем вопросам. И если Лена считает, что все давно забыли, кто такой Константин Сергеевич, глубоко ошибается, как и в том, что её муж об этом не знает.
Знает. Именно по этой причине теперь я личная нянька Таси, как и пятнадцать лет назад. Если с головы девочки упадёт хоть один волос, я получу пулю в лоб. Просто и понятно. Не имеет смысла даже озвучивать.
– Сложности, – ухмыляюсь, – если это определение здесь уместно. Продай всё, и дело с концом. Возвращаться не собираешься, но по-прежнему остались те, кто готов побороться за твою собственность. Возня вокруг сделки с Липницким мне не нравится.
– Варианты?
– Первый: его уберут и предложат меньшую цену. Второй: позволят совершить сделку, а затем всё равно уберут, чтобы беспрепятственно отжать заводы.
– А есть вариант, при котором он остаётся жив?
– Вряд ли. Он подписал себе смертный приговор, когда влез в торги. Борзый, наглый и умный, но не такой, как ты. Этим и слаб.
– Ты же как-то выкручиваешься?
– За мной по пятам ходит твоё имя, – издаю едкий смешок, напоминающий Парето, что для всех он так и остался монстром, способным на всё. – Тася фамилию сменила?
– Нет. – Шумный выдох говорит о том, что переубедить её он пытался, но дочь настояла на своём. – Тем самым прибавила проблем в первую очередь тебе.
– Ты мог просто запретить ей ехать.
– Не мог. Ей было тяжело. Приложил немало усилий, чтобы она вылезла из депрессии. Впервые за несколько лет её глаза горят, а рот не закрывается. Щебечет, воодушевлённая новым этапом в жизни, строит планы, рвётся работать. Если бы ты её видел тогда… – осекается. – Я не хочу повторения.
– Она тебе не родная, – намекаю Парето, что он больше сосредоточен на Тасе, чем на родных детях.
– Возможно, даже роднее, чем Аня и Костя. Знаешь, тогда ведь именно