Николай, осмотревшись, замер в восторженном изумлении. Ему представилось видение. Девушка шагала по беговой дорожке, опустив глаза в телефон. Перехваченный лентой на затылке пышный длинный хвост густых каштановых волос спускался на узкую спину. Осиная талия, широкие бедра, длинные стройные ноги – все это являло совершенство, любоваться которым истинное удовольствие.
Далее последовал субботний вечер с насаженной на оживленную роскошную Тверскую широкой площадью Белорусского вокзала, залитую огнями, выхватывающими из холодной слякотной темной осени архитектуру девятнадцатого столетия зрелого классицизма, дополненную зданиями сухого конструктивизма и помпезного советского ампира, сквозь который всюду прорастали посаженные на стальные каркасы современные стеклянные монстры офисных центров и бетонные конструкции жилых комплексов с вращающимися строительными кранами над белой Никольской церковью. Ночная хлебосольная Москва очаровывала своеобразным присущим ей одной обаянием.
Городской квартал Лесной улицы, занятый промасленными, прокопченными за столетие краснокирпичными зданиями бывшего автобусного депо, был превращен в сосредоточие светской жизни, с двором, запруженным автомобилями, с просторными корпусами со множеством прилавков, уставленных разнообразной снедью, от устриц до невообразимого разнообразия пицц, с бокалами розовых коктейлей среди блюд. За длинными столами на высоких стульях, под лампами всех цветов радуги, предаваясь праздному оживлению, сидела публика. Девицы, пары, группы беседующих знакомых.
Очнувшись ото сна в иллюминаторе крылатой машины в голубом пространстве Индийского океана, Николай рассмотрел очертание напоминающего фасоль острова Занзибар. Самолет, заложив вираж, вибрируя, снижался, и из белой дымки проступила береговая линия таинственной Африки.
– Наконец, – произнес Николай, завороженно наблюдая за всеми оттенками зеленого и желтого, украшающими загадочный континент, в ближайшие сто лет, по уверениям демографов, обещающий пережить взрыв людской популяции.
Дар-эс-Салам, древний порт Индийского океана, веками принимавший торговые суда арабов, индийцев, а с некоторых пор и европейцев, ошеломил Николая смешением культур, шумом и стремительным движением экспрессивного населения.
Но все это меркло на фоне панорамы океана, ласкающего побережье вокруг Дар-эс-Салама. Приближаясь к линии прибоя, океан менял цвет с темно-синего на изумрудный и белый. Цвет пены и песчаных отмелей переходил в зеленое море бескрайнего тропического леса. Пять его ярусов, волнуясь на ветру, источали ощущение