Он пишет: «Знакомые места, связанные с нашим повседневным существованием, более не кажутся нам „нашими“. Относительно собственных сообществ и соседства мы чувствуем, что живем рядом, но отдельно от других людей, которых в иных условиях могли бы считать частью своей местной общины… Мы более не понимаем, кто мы есть, и нам трудно определить, кто принадлежит к „нашей“ группе, а кто является чужаком… Отчуждение означает, что мы должны признать незнакомцами (для кого-либо) и самих себя».
Этот процесс, конечно же, не ограничивается мегаполисами. То же происходит в маленьких городках, где население меняется, а социальные и экономические силы порождают глубокие перемены, способные сделать неузнаваемыми даже наши родные места, – и мы становимся незнакомцами на своей малой родине. Как мы увидим, когда среда становится более разнообразной, у нас возникает тревога даже от мысли о разговоре с вновь прибывшими, вне зависимости от политических взглядов. Порой эта тревога заставляет избегать контакта не только с незнакомыми людьми, но и с теми, кто нам уже известен.
В результате мы теряем корни, ощущаем оторванность от собственного мира. «Мы радикально изменили нашу среду, – писал невролог Джон Качиоппо, который всю жизнь изучал одиночество. – Развитие карьеры, жилищные условия, смертность и социальная политика следуют путем глобального капитализма, и значительная часть мира принимает образ жизни, который закрепляет и усиливает хроническое чувство изоляции, которое уже ощущают миллионы людей».
Учитывая огромное количество незнакомцев с дурной репутацией, скопившихся за последние, скажем, два миллиона лет, удивительно, что кто-то вообще с ними разговаривает. И все же мы это делаем. И должны. Потому что без них мы – никто. И свидетельство тому – моя собственная история. Я не Поллианна[1]. Я понимаю, какой вред люди могут причинить друг другу. В этом мире я прожил сорок лет, и меня по-прежнему изумляет, насколько бессмыслен и жесток этот вред. По-моему, Homo sapiens – уникальный вид, несущий в себе чудовищные противоречия и дух разрушения. И все же мой самый важный жизненный опыт связан с общением с незнакомцами.
Во время учебы в колледже я играл на бас-гитаре в музыкальном магазине на окраине Филадельфии. И тут появился чернокожий мужчина средних лет в ковбойской шляпе. Он посмотрел на меня, на бас-гитару, потом снова на меня и пробормотал:
– Черт, а ты чертовски похож на Конана О’Брайена![2]
И в тот же момент он принял меня в свою новую фанк-группу. Мы выступали в Филадельфии, а потом пели госпел в баптистских