Во второй половине дня, оставив надежду выяснить еще что-нибудь самому, он отослал стилет в лабораторию на анализ.
– Сообщите мне о нем все, что можете, – попросил он.
Вчера, когда он уходил, ответа все еще не было. Сейчас он зябко потянулся, придвинул к себе телефон, набрал нужный номер и спросил: «Есть что-нибудь новое?»
– Ничего нового. Два человека заходили опознавать труп, но не признали. Да, их имена и адреса записаны, лежат у него на столе. И рапорт из лаборатории – тоже.
– Ясно! – сказал Грант, бросил трубку на рычаг и спрыгнул с постели.
Мысль заработала четко, дурные предчувствия рассеялись. Он насвистывал, принимая холодный душ, продолжал насвистывать, пока одевался, и его квартирная хозяйка сказала мужу, который спешил на восьмичасовой автобус: «Сдается мне, недолго осталось гулять на свободе этому анархисту». Для миссис Филд что убийца, что анархист было одно и то же. Сам Грант вряд ли согласился бы с таким оптимистичным заключением, однако мысль о лежащем для него на столе запечатанном конверте с рапортом радовала его как мальчишку, которому достался пакетик с сюрпризом: может, в нем пустяк какой-нибудь, а может, и бриллиант. Грант перехватил устремленный на него, полный прямо-таки материнской заботы взгляд миссис Филд и, как бывало в детстве, вдруг спросил:
– Как вы думаете, ждет меня сегодня удача?
– Насчет удачи не знаю, мистер Грант. Не больно-то я в нее верю. Я верю в Провидение. И считаю, Провидение не допустит, чтобы убийца безвинного молодого человека не понес наказания. Полагайтесь на Господа, мистер Грант.
– А коли доказательства вины уж очень хлипкие, так на Господа и Уголовную полицию, – по-своему переиначил ее всегдашнюю присказку Грант и принялся за яичницу с беконом. Миссис Филд чуть-чуть помедлила, сокрушенно покачала головой и вышла, оставив его наедине с газетами и завтраком.
По дороге на службу Грант размышлял над тем, почему до сих пор никто так и не опознал труп. По мере того как шло время, это обстоятельство вызывало все большее удивление. В Лондоне действительно каждый год объявлялось несколько трупов, которые, пролежав несколько дней невостребованными, захоранивались в могилах для бедняков. Но, как правило, это были либо старики, либо нищие, а чаще и те и другие – в общем, городские отбросы, от которых задолго до их смерти отреклись и родственники, и друзья; к тому времени, когда наступал конец, не находилось никого, кто знал бы что-нибудь об их прошлой жизни. За все время службы в полиции Грант ни разу не был свидетелем того, чтобы человек такого типа, как погибший, – человек, наверняка имевший свой круг знакомых, – оставался неопознанным. Будь он даже приезжий – иностранец или из провинции, во что Гранту не верилось: весь внешний вид мужчины говорил о том, что он был коренным лондонцем, – сейчас он наверняка жил в Лондоне или его окрестностях – в гостинице, в клубе, – где его уже