Размечтавшийся горец – клад ценнейший для любого корчмаря. Выпьет за успех начинаний столько, сколько в глотку войдет, и, пока замертво не рухнет под стол, не остановится – это все знают. Однако изгнанник и тут разочаровал честных людей. Ограничился одной кружкой эля и друзьям своим под носы кукиш сунул, предостерегая от питейных излишеств. Только зазря жители деревушки всю ночь прождали пьяного разгула и поджогов. Чертов Маклеод даже морду никому не начистил! Подонок, однозначно.
– Чет не нравится мне, как они на нас смотрят, – бормотал себе под нос Линдси, когда с товарищами покидал деревню на рассвете. – Как бы в спину не стрельнули сгоряча.
– Пусть привыкают, – ядовито прошипел Кеннет, подразумевая, что без его художеств народец окончательно закиснет со скуки.
– Надо было хоть девок за жопы пощипать напоследок, а то аж неудобно перед людьми, – не унимался Хью, мучимый укорами совести.
– До Дублина потерпишь! – рявкнул изгнанник, обрывая стенания соратника на полуслове. – Заткнитесь оба!
Когда кто-то из Маклеодов гневно хмурит брови и сжимает губы куриной гузкой, болтунам дешевле выйдет попридержать языки за зубами. Чем Линдси с Хью и занимались почти весь день. Умаялись, конечно, но приказа вожака ослушаться не посмели. А Кеннет, знай себе, с высоты седла зыркал по сторонам и ладонь на оголовье меча опускал при каждом подозрительном шорохе. Не верилось, что Кемпбеллы захотят упустить свой шанс поквитаться с ненавистным Маклеодом. Но то ли в холодрыгу такую сплетни разлетались по горной Альбе медленнее обычного, то ли метель хорошенько замела следы изгнанника, схоронив их от глаз недругов, кроме поземки, никто за путниками не увязался, а кроме волчьего воя – не преследовал. От необъяснимого отсутствия любой опасности да в приближающихся сумерках Кеннет совсем покой утратил. Так ведь не бывает! И таки извелся бы от треволнений бдительный горец, кабы не нашлось вскоре всему внятное объяснение.
На перекрестке у древнего путевого камня, как и полагается в таких случаях, трех путников поджидала старушка с рябиновым прутиком в ручонке. Ветер не осмелился коснуться ее седых волос, растрепать косу, а мороз – укусить за острый нос и впалые, изрытые морщинами щеки. Кену ничего иного не оставалось, как выдохнуть с облегчением и поспешить сдернуть с головы шерстяной берет.
«О! Уже интересно!» – сказал он себе, спешиваясь, и с почтительным видом приблизился к старушке, ведя коня в поводу.
Глава 4
«Никто не скажет, будто я тиран и сумасброд»
Кайлих
Истинно