Потому что жизнь на паузе долго держать нельзя, нельзя держать на паузе даже видеокассету, она порвётся, а я прожил эти десять с половиной месяцев на паузе. Да, я был очень полезен своей родине, я сделал столько, сколько, наверное, мало кто мог, потому что таких возможностей как у меня не было больше ни у кого. И я использовал их на всю катушку. И получал удовольствие от этого, впервые чувствуя себя не просто подпольным миллиардером и серым кардиналом мировых финансовых схем, но и тем, кто может с помощью всех этих денег и связей, которые всегда служили только мне, помочь победить в этой ужасной войне. Конечно, деньги не заменят гений полководцев, ни мужества солдат, но на них можно купить информацию и произвести оружие, можно подкупить тех, кто продаётся, а продаются почти все…
И вот кнопка «пауза» отпущена, во мне забилось сердце, я начал чувствовать себя, а не только окружающий мир, не только свои мысли, и жить только в сухих размышлениях, вычислениях, изощряясь в построениях схем. Это то самое, о чём, недоумевая, спросил меня когда-то Радюгин, вся моя физиология даже сама моя кровь была поставлена на паузу, а теперь оживала, когда я выходил под сумрачное небо Питера и вдохнул воздуха, которым дышит Таня.
– В какой отель поедем, Марк Борисыч? – спросил Борис, взяв и мою сумку себе на плечо.
– Сначала поехали в ту квартиру, где ты в последний раз Таню видел, а после в отель. Решим, в какой. В «Англетер», наверное. Обосрутся со страху, покойник пожаловал к ним в гости…
Борис только кивнул, юмор был ему недоступен. На такси мы отправились в центр города, надо будет завтра в аренду машину взять или купить, на такси я ездить не люблю, автомобиль у меня всегда должен быть под рукой.
Мы вышли в центре, я не могу сказать, что хорошо ориентировался в городе, то есть, если бы мне дали карту, я быстро бы понял, где я и куда надо двигаться, а так все дома совершенной архитектуры и плачевного состояния, чудовищные дворы и кошмарные подъезды, которые они тут называют «парадные» смешно, если учесть, в каком они виде, вся эта красота увядающей красавицы была довольно однообразна для меня. В один подъезд мы и вошли, тёмный и пованивающий сыростью, битым старым камнем и многослойной мочой. Борис хорошо ориентировался здесь, позвонил в дверь, кто-то зашаркал за ней и, лязгнув и хрякнув, дверь открылась, старуха в лоснящемся от грязи халате, смотрела на нас.
– Вы кто? Из жилконторы?
– Да, – сказал Борис. – Батареи проверить.
– Идите, – отмахнулась она, поворачиваясь к нам спиной. – Проверяйте, Маслюковы жаловались опять… всё холодно им…
И зашаркала от нас по коридору прочь. Я обернулся на Бориса, он прошёл вперёд, показывая дорогу.
– Ты ориентируешься здесь, – сказал я.
– Да, я был. Не заперто там. Наверное, пришли и отсюда взяли её…
Он осёкся под моим взглядом, потому что я сразу вообразил, как вошли