Лязг тормозов вагонетки, прервал воспоминания 828482 о её последней краже и о том, как она её отрабатывала. Подавив горячую волну горечи, смешанную со стыдом, она поежилась и проглотила подступающие к глазам слёзы. Её вагонетка остановилась вместе со всем составом. Чьи-то мягкие тёплые руки коснулись её рук и вывели из вагонетки, молча, в полнейшей тишине. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь – ровно восемь шагов и жестом ей мягко указали, что нужно остановиться. Раздалось холодное клацанье ключа и тяжёлая металлическая дверь, обдав 828482 запахом медикаментов даже сквозь плотный мешок, который до сих пор был на её голове, распахнулась, приглашая её и остальных войти.
Тьма сменилась ярким светом. Глаза больно щипало и застило слезами. 828482 огляделась и увидела фойе, ничем не отличается от того, которое она покинула, казалось, целую жизнь назад. Один, два, три, четыре… Восемь, их было восемь, как и шагов от вагонетки до железной двери. Ровно восемь заблудших, одиноких, находившихся на грани девушек. Нет, стоп, 828482, потерла слезящиеся глаза и разглядела одного мужчину. Один и семь. Семнадцать… это число когда-то тоже много для неё значило, но это было, казалось слишком давно, когда она ещё носила имя, а не номер вместо него.
Привыкнув к яркому свету, 828482 огляделась – пустая белая комната окружала её. Две двери – одна из которых служила входом, а вторая, располагавшаяся на противоположной стене, – выходом из этого белоснежного безликого пространства. Дверь выхода открылась, приглашая добровольцев в свою мрачную пасть. Она вела в коридор, который вёл в другой коридор и спустя несколько запутанных переходов они оказались в так называемом распределительном отсеке. Всё происходило в абсолютной тишине. Никто ничего не объяснял, никто ничего не спрашивал, все будто следовали своим собственным алгоритмам, чудесным образом совпадающими с алгоритмами всех. 828482 подвели к двери, на которой значится её номер, санитар жестом пригласил