Меня выволакивают на улицу (сказать, что из клуба мы просто выходим язык не поворачивается) и тащат к оставленному в стороне от других машин аэрокару, к которому мне совсем не хочется притаскиваться.
– А ничего, что это самое настоящее наглое похищение?
От прикосновений тёмного, грубых и жёстких, ток пробегает по коже. Нет, я не мазохистка и никогда не получала удовольствие от боли – это не перестаёт твердить мой разум, но телу, кажется, всё нравится, всё его устраивает. Нравится эта грубая сила, которая безумно возбуждает. Сейчас меня в этом монстре возбуждает всё. И резко выделяющиеся в душном полумраке черты лица, и губы, сжатые в одну жёсткую линию. Те самые губы, что вчера разжигали во мне костры поцелуями. И сейчас во мне тоже если и не горит, то уже вовсю тлеет, а вскоре начнёт и искрить.
Проклятье, Кара! Он же тебя действительно похищает!
– Скажи спасибо, что пока ещё не убийство.
– Да ладно! Это ты Рейеса можешь напугать, но не меня!
– Храбрая, значит? – Тёмный коротко усмехается. – Посмотрим, надолго ли хватит твоей храбрости.
Он мне угрожает?
Он мне угрожает.
Дверца машины отползает в сторону, и меня бесцеремонно запихивают в салон, весь пропахший им, этим животным. Я даже вскрикнуть не успеваю, как тьма жёсткой плетью овивается вокруг левого запястья, приковывая меня к маленькому круглому столику, расположенному между сиденьем водителя и пассажира.
Дёргаюсь в попытке высвободиться, и тьма с жадностью впивается в кожу, жалит больно, будто только того и ждала.
– Что, неприятно? – Высший криво ухмыляется.
Быстро обойдя аэрокар, занимает место водителя, и мне снова хочется не то ему врезать, не то впиться в его губы злым, жадным поцелуем.
Бо-о-оги, да что со мной тако-о-ое?!
Взгляд-предатель цепляется за верхние пуговицы рубашки тёмного, как назло, расстёгнутые, и в машине становится ещё жарче. Даже дыхание перехватывает.
– Пристегнись, Дерзкая.
Аэрокар отрывается от земли почти мгновенно, на бешеной скорости взмывает в небо, но на это я обращаю внимание лишь краем сознания, почти не пугаюсь. Ёрзаю от нетерпения, чувствуя, как внизу живота тугим узлом завязывается непонятное, какое-то звериное возбуждение.
Ну вот, прилетели.
– Куда мы летим?
Ноль реакции.
– Так и будешь молчать?
– Тише, Дерзкая, я пытаюсь успокоиться, чтобы на тебя не наброситься.
И я действительно затихаю, на пару секунд, а может, даже на целую минуту, переваривая его слова.
В каком таком смысле наброситься?
Кажется, я произношу это вслух, потому что в ответ раздаётся приглушённый рык:
– Во всех, крылатая.
Я терпеть не могу, когда меня так называют, но сейчас мне это даже нравится. Нравится слышать, как звучит