– Только, пожалуйста, побыстрее! – зло сказал Волька.
– Слушаю и повинуюсь, – повторил Хоттабыч и что-то зашептал, сосредоточенно прищелкивая пальцами.
Борода и усы на Волькином лице оставались без изменений.
– Ну? – сказал Волька нетерпеливо.
– Еще один миг, о Волька ибн Алеша, – отозвался старик, нервно продолжая шептать и щелкать.
Но борода и усы по-прежнему мирно росли на лице нашего несчастного героя.
Старик Хоттабыч безрезультатно пощелкал еще немного. Потом, к удивлению и восторгу окружающих, он вдруг повалился на пол и начал, катаясь по пыльному паркету, бить себя в грудь и царапать лицо.
– О, горе мне, – вопил при этом старик Хоттабыч, – о, горе мне! Тысячелетия, проведенные в этой проклятой бутылке, дали себя знать. Отсутствие практики, увы, губительно отразилось на моей специальности. Прости меня, о юный мой спаситель, но я ничего не могу поделать с твоей бородой и твоими усами! О, горе, горе бедному джинну Гассану Абдуррахману ибн Хоттабу!
– Что ты говоришь, Хоттабыч? – спросил Волька, ничего не разобравший в этих неистовых воплях.
И старик Хоттабыч отвечал ему, продолжая кататься по полу и раздирая на себе одежду:
– О драгоценнейший из отроков, о приятнейший из приятных, не обрушивай на меня свой справедливый гнев. Я не могу избавить тебя от бороды и усов… Я позабыл, как это делается!
Волька прямо-таки закачался от обрушившегося на него нового удара. Потом он со злостью дернул самого себя за бороду, застонал и, схватив хныкающего Хоттабыча за руку, поплелся с ним к выходу сквозь вежливо расступившуюся толпу.
– Куда мы направляем сейчас свои стопы, о Волька? – плаксивым голосом спросил старик.
– В парикмахерскую. Бриться. Немедленно бриться!
VII. В парикмахерской
Парикмахерская районного банно-прачечного треста была переполнена клиентами.
В семь часов двадцать две минуты вечера небритый мастер высунул свое распаренное лицо из мужского зала и крикнул хриплым голосом:
– Очередь!
Тогда из укромного уголка около самой вешалки вышел и уселся в парикмахерском кресле мальчик с лицом, наполовину закутанным в какую-то белую тряпочку.
– Прикажете постричь? – галантно осведомился парикмахер.
– Побрейте меня, – ответил ему сдавленным голосом мальчик и развязал платок, в котором были спрятаны его борода и усы.
«Вот что значит работать в душном помещении в такую жару, – с тоской подумал парикмахер. Он решил, что у него галлюцинация. – Доработался! Эх, охрана труда, охрана труда, где ты?»
– Побрейте меня, – продолжал мальчик. – Только как можно скорее.
Парикмахер понял, что это не галлюцинация, сразу повеселел и, ухмыльнувшись, ответил:
– Я бы на вашем месте, молодой человек, не брил бороду, а поступил бы в цирк. Вы бы там с такой личностью смогли вполне свободно заработать бешеные деньги.
– Да брейте же поскорее! – крикнул Волька, опасливо глядя на соседние кресла.
Парикмахер,