Это был один из возможных сценариев. Этот сценарий предполагал, что тело найдут в ближайшее время. Например, в результате тушения пожара. Был и другой вариант, куда более вероятный. Огонь скоро погаснет, не перекинувшись на деревья. Он уже и так начинает захлебываться от сырости и от того, что выжрал весь пролившийся бензин. Еще каких-то десять – двадцать минут, и все закончится. Пожар погаснет сам собой, а тело никто не найдет.
Да и с чего бы кому-то его искать в этом богом забытом месте? Аварийная, заброшенная дорога, по которой почти никто больше не ездит. А даже если ездит, то уж точно не выходит на обочину, чтобы посмотреть вниз. Тело может пролежать там месяцы, если не годы. Неприкаянное, никому не нужное, никем ненайденное.
Он надел снятую на время перчатку и принялся взбираться по крутому склону. Уже оказавшись наверху, тщательно осмотрел свою одежду на предмет следов крови. Не было никаких следов, кроме тех, что остались в том месте, где затылок девчонки касался земли. На мгновение он задумался, будет ли заметно это кровавое пятно из машины, и решил, что не будет. Вот теперь уже точно все, можно уезжать.
Уже включив зажигание, он зачем-то посмотрел в зеркало заднего вида. На дороге, на том самом месте, где всего несколько минут назад лежала девчонка, сидело нечто странное, неоформленное, своими нечеткими абрисами похожее на крупного зверя. И он поступил так, как не поступал никогда до этого: вместо того, чтобы выйти из машины и разобраться, он втопил в пол педаль газа. Мотор зарычал глухо и утробно. Или это был не мотор… Джип дернулся и накренился, словно на крышу его приземлился, разрывая когтями обшивку, огромный птеродактиль. И он снова поступил так, как никогда не поступал до этого: забился в душном и замкнутом пространстве салона. Забился, закричал и вывалился из машины на гравийную дорогу, закрывая лицо и голову обтянутыми кожаными перчатками руками…
Он кричал и бился затылком об землю, отмахиваясь от кого-то невидимого, но смертельно опасного, выпутываясь из кошмара, как из липкого кокона, даже во сне пытаясь убедить себя, что все это не по-настоящему.
Он проснулся от собственного сдавленного крика и глухой боли в затылке. Проснулся не на кровати, а на полу, по самую шею запеленатый в душное, пропитавшееся потом одеяло. А из самого дальнего и самого темного угла комнаты на него смотрели два красных глаза. Это длилось считанные мгновения. Ровно столько понадобилось мозгу, чтобы пересечь границу между сном и явью. Не пересечь даже, а прорваться с боем. По крайней мере, Мирон так это ощущал, когда реальность наконец одержала верх над кошмаром. Никакой тебе гравийной дороги. Никаких чужих, даже чуждых мыслей. И самое главное, никакой красноглазой твари в углу!
Выпроставшись