но лишние исчезли, и остались только эти, и что-то красное. Может быть, это красное и есть я. Меня не удивляет, что я вижу себя со стороны, ведь я могу находиться в состоянии клинической смерти. Но что же тогда лизала собака? Моё ухо. Значит, ухо, как и душа, может существовать отдельно от тела. А кто говорит, что нет? Я наблюдаю себя со стороны, как если бы я был своим ухом, отделённым от остального тела. "Остальное тело" – почти то же самое, что и "всё остальное" – ключевая фраза. Если бы я сказал, что я – это моё ухо, то это значило бы, что я готов принять любую чушь за правду, как при маразме. Это значило бы, что я попался. Но я сказал "как если бы", значит, я ещё не попался. Или я просто утешаю себя? Лучше думать, что ты уже попался, нежели бояться, что тебя вот-вот поймают. Да ещё на другой планете. Значит, вот это красное и есть я? А куда, кстати, оно делось? Я не могу посмотреть по сторонам – я должен смотреть на ноги. Может быть, меня уже нет, только и осталось что ухо, которое вот-вот превратится в яйцо для яичницы. Это если у неё нет на мой счёт других планов – например, сделать из меня гоголь-моголь. Она повернулась. Я слышу её смех, если это не мой смех. Ухо не может смеяться. Но смех мужской. Кто я? Кто она? Я медленно поднимаю глаза. Любовь. Я говорил, я всегда говорил, что любовь – это смертельная болезнь на чужой планете. Нет, я понял это только сейчас. Любовь – это смертельная болезнь на чужой планете.
Таймер умолк.
Я вижу её лицо. Теперь я мёртв.
. . .
– Прекрати смеяться.
Смех смолкает. Она строго смотрит на меня.
– Почему ты сидишь на полу?
– Я смотрел на твои ноги,– отвечает кто-то. Проходит секунда молчания, прежде чем я понимаю, что этот кто-то – я.
– Что у тебя с ухом?
– …
– Я спрашиваю, в чём ты выпачкал ухо?
– Что-то красное?.. Оно оторвалось.
– Это мой крем!– кричит она в ужасе.
Она бросается к холодильнику и, распахнув его, смотрит на полку.
Она поворачивается ко мне.
– Где торт?
– …
– Он стоял здесь. Почему у тебя ухо в креме?
Она чуть не плачет.
Я смотрю на свои руки. У меня есть руки.
– Где мой торт?– говорит она тихо. Она старается держать себя в руках.
Она закрывает холодильник.
– Иди мой руки,– устало говорит она.– Мы остались без сладкого.
Она опускается на табуретку.
Мне хочется утешить её, но я не знаю, как.
Я ухожу из кухни, чтобы вымыть руки перед ужином.
Это было на кухне. Я иду в ванную.
Всё происходит слишком быстро.
.............................................................................................................
Я слишком устал.
Я лежал в тёмной комнате и смотрел на звёзды, мерцавшие так далеко в огромном пустом небе.
Я услышал, как на том конце коридора спускают в унитаз воду.
Я слушал шаги.
Это слишком много для одной жизни, а значит, никакой жизни
