Верно, Ной. Я понял. Время не повернуть вспять, и всё, что мне остаётся, принять факт сексуального насилия от родного дяди и идти дальше. Не ковыряться в старых ранах, а вылечить их. Не загружать себя работой, а жить полноценно, без чувства стыда и презрительности. Я не виноват. Я был ребёнком. Это не я должен топиться в отчаянии, а тот, из-за кого я в отчаянии. Как бы не было тяжело, я должен перестать мучать себя и откладывать жизнь на потом. Моя молодость, мое детство… Элвис забрал и уничтожил всё. Почему я не боролся с ним раньше? Почему я решил, что плата за чужую ошибку лежит на мне?
– Ты плачешь? – высокий голос Стеллы застал врасплох.
Она наклонилось ко мне ещё ближе, удивлённо заглядывая в лицо, которое я тотчас вытер руками.
– Глаза слезятся из-за ветра, пустяки, – оправдывался я. – Можно я закурю?
Блондинка в недоумении хлопнула ресницами, судя по всему, не ожидав, что мне не все равно на её заявления о курении. Я сунул в рот сигарету и сделал первую затяжку. А ведь курение это очередной способ казаться обычным парнем… Я должен как можно скорее бросить травиться этой гадостью.
– Знаешь, Ной, я должна перед тобой извиниться, – внезапно заявила Стелла, вернув в манеру поведения игривость, – за твоей спиной я называла тебя идиотом. Пейдж конечно заступалась, но на мое мнение её жалкие попытки сделать из тебя Капитана Америку никак не влияли. А сегодня я точно для себя решила, что ты не Капитан Америка.
– Скажи честно, тебе нравится меня подразнивать? – усмехнулся я, не обижаясь.
– Может быть.
– И кто же я, по-твоему?
Помедлив, Стелла ответила:
– Обычный человек.
***
Сколько мы с Одиссеем уже не разговариваем? Неделя? Семь дней, сто шестьдесят восемь часов без «привет, Эйнштейн» и «катись лесом, Эйнштейн».
Я должен сознаться… Существуют люди, зависимые от общения. Обычно они быстро привязываются и тяжело переживают расстояния, ссоры или расставания. Остаться наедине с собой – их тайный страх, а тишина, к тому же, равносильна сонному параличу. Не хотел бы показаться честолюбцем, однако мне чертовски жаль таких, им приходится тяжелее всего, потому что подобным людям легче забыться в толпе, расслабиться в шуме и почувствовать себя живым в муравейнике под названием Мир. Но стоит оставить их хотя бы на день одних в четырёх стенах – они сойдут с ума.
К чему я это? Ни в коем случае я не собирался критиковать экстравертов, я лишь хотел хорошо выделить разницу между мной и людьми социальными. Первая моя неоднозначная черта – я не привязываюсь к людям. Это то, что я одновременно люблю и ненавижу в себе, поскольку иной раз кажется, словно мне всё не почем и одиночество прекрасно. А с другой стороны я чувствую себя ничтожеством, не знающим цену своим друзьям и близким. Одиссей мой лучший и единственный друг. Он у меня один, таких как