– Спасибо, – сказала Ирина, – вы первая так мне говорите. Спасибо.
– Не переживай, деточка, не мучайся. Если дал тебе Бог новый свет в душе, не пренебрегай им. Всё приходит и всё уходит. На всё воля Божья. Спой лучше мне что-нибудь хорошее. Я когда-то в казачьем хоре пела, я ведь с Дона. Эх, молодцы донцы́!
– А я родилась на Кубани. У вас донцы́, а у нас кубанцы́. Я тоже когда-то в вокально-инструментальном ансамбле пела.
– Так спой.
– Люди спят, ничего?
– А ты тихонько – не вполголоса, а хоть в четверть – у меня слуховой аппарат швейцарский, я услышу. Спой тихо-тихо.
Ирина собралась с духом и запела:
По Дону гуляет,
По Дону гуляет
Казак молодой.
А дева там плачет,
А дева там плачет
За быстрой рекой…
Ирина знала, что эта казачья песня может быть хороша и без инструментального сопровождения, а капелла.
Игуменья хорошо слышала чистый голос Ирины, а под полом вагона четко стучали литые колеса:
Донцы́!
Кубанцы́!
Донцы́!
Кубанцы́!
– Спасибо, уважила, – сказала игуменья, выждав, когда в желтоватом сумраке вагона растаяли последние звуки песни. – Славно ты поешь, а я так уже не могу.
– Но ведь могли.
– Могла, – уверенно сказала игуменья, и ее большое лицо осветила почти молодая улыбка. – Могла!
– Я два раза в неделю этим поездом езжу, и одна попутчица испанскую поговорку мне сказала: «Никто у меня не отнимет то, что я уже станцевал».
– Хорошая попутчица, молодец. И поговорка правильная, за это тебе еще раз спасибо.
– Матушка, – заглянула в отсек проводница, – через десять минут ваша станция.
– Спасибо, миленькая, за заботу.
Проводница кивнула и ушла к себе.
Помолчали.
– Быстренько я с тобой проехала, – сказала игуменья, – так и жизнь пролетает: начало и конец, а середины как будто и не было. С каждым годом всё быстрей и быстрей.
– Да, как говорила моя бабушка Шура: «Заснула девочкой – проснулась бабушкой». Раньше я ее не понимала, а сейчас начинаю понимать.
– Ничего, деточка, всё наше – и прошлое, и настоящее, а о будущем одному Господу Богу известно.
– Матушка Анна, а вы не обращали внимание, что, когда переезжаешь с одного места на другое, жизнь как бы увеличивается. Новые пространства как бы растягивают время. Как думаете?
– Пожалуй, это так, но я не задумывалась, – отвечала игуменья, – о многом мы не задумываемся. Я это только в монастыре поняла, в своей новой жизни.
– А вы во сколько лет ушли в монастырь?
– В сорок четыре.
– Ой, и мне сейчас сорок четыре, – испуганно сказала Ирина.
– Ну и что? Это раньше испокон веков говорили: сорок лет – бабий век.