– Я что-то не вкуриваю, как понять? – грубо спросил он.
Прокурор Федор Алексеевич спокойно откинулся на спинку рабочего кресла.
– Ты о чем, родной?
– Не гони, Федя! Дурака не валяй! Если Зуб сегодня не будет на свободе…
– То-о?.. – поднимаясь, сказал Федор Алексеевич и так же агрессивно двумя руками опёрся на стол.
– Соскочить решил? Спрыгнуть? – горячился Захаров. – Смотри, Федя…
– Пошел вон! – с холодным гневом сказал Федор Алексеевич.
Лицо Захарова перекосилось, раздулись ноздри, и от злости заскрипели зубы.
***
Раздраженно, почти с размаху Катя ударила по дисплею всей ладонью. Уже отчаявшись, она попала в какую-то нужную точку, и система ожила. Приемник наконец-то заработал. Из динамиков зазвучало адажио Альбинони в вокальном исполнении. Катя откинулась на спинку сиденья и успокоилась. Она уже никуда не спешила, ехала в правом ряду и слушала адажио.
Буквально через несколько аккордов к глазам подступили слезы, перехватило горло, и по телу побежала дрожь. От этих незамысловатых звуков щемило в груди. Пронизанная тихим светом мелодия удивительным образом откликалась в душе всей необъятной полнотой бытия. Через щемящую боль очистительная сила вздымала над суетой и возносила к небу. Там, за пределами света, кромешная тьма иного, словно сама судьба, сожалея о несовершенстве, с грустью смотрела на Катю. И от этого взгляда слезы с надеждой полились рекой, сопровождая печаль и тоску, и беспомощность перед величием рока.
Все её замыслы о том, чтобы с размахом прокатиться по планете, вдруг разом потускнели.
Все её замыслы о том, чтобы с размахом прокатиться по планете, вдруг разом потускнели. Наташка права, это всё не то, ложный порыв смутных желаний, мерцающий обман, иллюзия. Но и Наташку влечет непонятно куда. Сначала она была готова ломануться в любую авантюру, потом передумала, сейчас вроде бы не против, но в общем, ей всё равно. Чего она хочет вообще не понять. Что значит: «Не забыть бы, застрелиться перед сном». Разве так можно шутить? Зачем она так любит говорить о смерти?
А ведь только что она, Катя, могла разбиться насмерть. Прямо сейчас её жизнь могла закончиться, так и не начавшись. Хотя смерть, это же где-то там, далеко.
Лет десять назад, когда едва повзрослевшая Катя в какой-то момент поняла, что она тоже смертна и обязательно умрет, она целыми днями лежала в постели и плакала. Она ничего не могла с собой поделать – всё было бессмысленно, всё было зря. Зачем жить, зачем что-то делать, зачем вообще весь этот мир, если её, Кати, не будет. Потом как-то постепенно эта мысль ушла, и Катя понемногу оправилась. У неё появилось другое ощущение, даже убеждение. Да, люди умирают, это очевидно, это естественно, но с некоторых пор Катя точно знала, что её это не коснется, вернее,