Дымный осьминог поднялся столбом в чернильное небо и развеялся под ветром. Каминная труба ещё раз чихнула, пыхнула чёрным комом, выстрелила в синее звёздное небо тяжёлым облаком сажи, пепла и золы в просверках электрических разрядов. Облако осело на коньке крыши огромным чёрно-серым, бесформенным комом. Ещё раз громко чихнуло. Перепуганные кошки с мерзким воем кинулись наутёк, попрыгали в чердачные окна.
– У-у-ух, котяр-ры! – глухо проворчал огромный пепельный толстяк. Он сидел на каминной трубе, будто на детском ночном горшке, и возмущался:
– Кошар-ры! Бесполезные животные! Эгоисты! А-ахр-р-р! – зевнуло чёрно-серое существо. – Поспать не дадут! Воют и воют! Эх, чуть зад не прижарили! Кто там задумал печь топить?! А-ахр-р-р! Эх, ты, Дрыхундяй-семнадцатый! Никому ты не нужен, – и снова послышался смачный зевок. Последнее прозвище относилось, видимо, к самому… Даже сразу не назовёшь определённым именем эдакое пушистое желе из дыма, пепла и сажи, ушастое, как гигантская летучая собака, с выпуклыми, светящимися глазищами. Чёрно-серый толстяк встряхнулся для бодрости, просверкивая в дымной шерсти электрическими разрядами, поднял тучу сажевой пыли, сорвался с крыши и… улетел, быть может, растворился в густом, чернильном, звёздном небе.
Воронка несчастья
Чёрно-серые дома, улицы и переулки раскинулись внизу, будто макет из папье-маше.
Если кто не знает, папье-маше – изделие из бумаги и клейстера – клея, сваренного из муки и крахмала.
Изрядно поредевшие к полуночи красные огоньки машин с белыми веерами щупалец по-прежнему плыли в русле Садового кольца.
Обычное окно, подсвеченное синеватым неоновым светом аквариумной лампы, на фасаде жёлтого кирпичного дома, будто изображение на экране монитора, вдруг исказилось, искривилось и выправилось. Вновь зарябило, исказилось, будто экран тронули компьютерные помехи, как это бывает при сбоях электричества.
За стеклом окна второго этажа дома, что нависал тяжёлым фасадом на проезжую часть улицы, видна была коротко стриженная детская головёнка. Ребёнок уже долгое время оставался неподвижен и напоминал издалека мороженое в стаканчике.
Подросток был инвалидом. Кто это был, мальчик или девочка понять было невозможно. У подростка когда-то сломался позвоночник. Голова его покоилась внутри конуса пластикового панциря, что охватывал тщедушное, хрупкое тельце. Подросток сидел в инвалидном кресле на колесиках.
Его глаза долго и бесстрастно созерцали огненные красно-белые потоки машин внизу, наблюдали за тёмными тенями людей, скользящими по аллейкам.
Подросток смешно свел глаза к переносице, сфокусировал взгляд на отражение своего лица в тёмном зеркале окна и сиплым, механическим голосом прохрипел:
– Я – робо-бобо-хромо-тэк. Поло-матая ма-шина… Требуется ремонт… Срочно требуется ремонт… Би-би-би, – подавал в сторону города тревожные позывные ребёнок-инвалид, но никто его не слышал. – Срочно-срочно-срочно! –