Теперь Николая Васильевича стало беспокоить – не обиделся ли тогда Колобок. Ведь, можно сказать, в первый раз обратился с какой-то просьбой, а он так неохотно, так неприветливо… Вот и уехал почему-то не заглянув, не попрощавшись. Словом, опять беспокойство.
Недели через три Владимир Андреевич появился и слава Богу, никаких признаков обиды не проявил. Забежал к Николаю Васильевичу, как обычно, рассказал про свою командировку, про то, что в гостинице, где он жил, не было ни света, ни воды, а на работе – только воды. "Так что я понял, какая у нас здесь благодать". Похохотал и побежал дальше. Про новую работу – ни слова.
Кончилось тем, что Николай Васильевич сам к нему подошел и сказал: "Слушай, Владимир Андреевич, помнишь, ты обращался ко мне насчет какой-то работы, а теперь молчишь, забыл, что ли?" Владимир Андреевич взглянул на него очень даже зорко. "Да нет, я не забыл. Мне только показалось, что тебе этот разговор как-то неприятен был, поэтому я и решил его не продолжать. Только и всего". "Да нет, почему же неприятен? Я просто сказал, что хотел бы сначала разобраться, что к чему. Ты обещал мне тогда рассказать поподробнее".
– Ну, так в чем же проблема? – воскликнул Колобок. – Идем прямо к прибору. Я тебе на месте все и расскажу и покажу.
Читатель – если таковой найдется – извинит нас за некоторые технические детали: когда речь идет о научной работе, то обойтись без них совсем – трудно. Мы постараемся ограничиться самым необходимым.
Работа, к которой Колобок хотел привлечь Николая Васильевича, называлась "статистическая обработка электрофизиологического эксперимента". Выглядело это так: в небольшой комнате стояло несколько высоких металлических стоек, в которые были вставлены приборы; проводки от них тянулись к столику, на котором стоял большой осциллограф с пультом управления, а рядом, у окна, – магнитофон. На магнитофон были записаны результаты экспериментов, а приборы, в основном, представляли собой счетчики, многие из которых были самодельными. Кнопок, проводков и переключателей было столько, что на первый взгляд казалось невозможным в них разобраться. И тем