Кстати, о диссертации. Когда помоложе был, неоднократно о ней подумывал. Почему не защитится? Все кругом защищаются. Вот Рудольф Валентинович такой болван, а ничего – кандидат и уже за докторскую принялся. Что я – хуже? Ничуть. И за темой дело не станет. Оптимизация чего-нибудь там… Чем не тема? А эксплуатацию приборов – на второй план. Поэксплуатировал – и будет. Пусть молодые подключаются. А то они только с этажа на этаж бегают и на конференциях важничают, а как кнопка не работает, так сразу – пас. Все разумно. Все верно. И всякий это поймет и поддержит.
Было только одно «но» – кандидатские экзамены. На них-то, проклятых, и застопорилось. С английским Николай Васильевич всегда был не в ладах, не шло это у него. Руками, кажется, все мог сделать, а с языком – не шло, что тут поделаешь? Старался. Учебник достал, на курсы записался. Все без толку. Фильм пошел смотреть детективный, без перевода. Не понял: ни кто убил, ни кого убили. Хоть плачь. С философией и историей партии – не лучше. Что первичное, что вторичное, еще кое-как выучить можно. Но вот: на первом съезде, на втором, на двадцать втором… На апрельском тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года пленуме постановили… Что? Господи, да кто же это запомнит!
И мысли о диссертации постепенно растаяли. Об изобретении – тоже. А неработающих кнопок всегда хоть отбавляй. Вот Николай Васильевич и стал человеком, про которого говорили, что не сложилось у него ни то, ни другое. Могло бы, кажется, сложиться, а не сложилось.
Сам-то он так не считал. Он приходил на работу вовремя, дел у него было достаточно, скучать и маяться некогда, а это, в конце концов, самое главное. Со всеми он был приветлив, и хоть дел было много, но свойства они были такого, что, в сущности, могли и подождать. Так что если разговорчик какой-нибудь возникал симпатичный или анекдотик кто-нибудь приносил свеженький, то пару-тройку часов всегда можно было выкроить. А там, глядишь, пора и домой. Очень даже все и складно. Конечно, если назад оглянуться или начать слишком пристально в будущее вглядываться… Но ведь известно, что делать это не надо.
По дороге домой, а жил Николай Васильевич на Ордынке, он иногда заходил в церковь.
Всякий человек знает, что когда тело умирает, все кончается. Но придумана, сказка, что есть царство небесное, где все продолжается и нет чепухи, что нас окружает, а есть красота и жизнь вечная. И человечество так полюбило эту сказку, так она ему пришлась по нутру, что живет с ней уже сколько столетий и играет в нее увлеченно, лучше, чем в любую правду.
Николай Васильевич был неверующий, но в церковь ходить любил.
Поначалу он думал, что верит во что-то, но потом почитал кой-какие книжки и понял, что, к сожалению, это не так. В книжках разъяснялось, что верующий тот, кто верит, что Христос родился при царе Ироде, был распят, воскрес на третий день и являлся ученикам и Марии Магдалине. И что это очень важно, что именно при Ироде, а не при Нероне или Марке Аврелии; и что именно на третий день, а не на второй или пятый. А если тебе это все кажется сомнительным или просто не очень существенным, то вере твоей – грош цена, и ты есть человек неверующий.
И все же, когда стоял среди икон и