Словно по бескрайним океанским просторам, не ведающим в своей извечной смуте покоя, средь золотистого океана пшеницы гуляли волны, порождённые легким ветерком, тихо шепча шорохом высоких колосьев. Урожай тяжелел, готовясь отдать всё то, что вложили в него заботливые обагренные потом и кровью руки фермеров. А средь обнесённого кривеньким забором поля, прямо посреди житницы возвышалось разряженное в обрывки одежд пугало с жуткой нарисованной на мешковине зубастой мордой, под старенькой дыра на дыре шапкой.
Бдительный не ведающий продыху страж с широко раскинутыми руками-палками, должный отпугивать жадное до зёрен пшеницы вороньё, качался из стороны в сторону. Но не проказами ветра, а градом ударов наносимых длинным обмольным цепом в виде двух палок одной длинной, другой короткой соединенных меж собой цепочкой. Хозяйственного инструмента чей черед придёт опосля жатвенных серпов, но ревностному воителю Бёрку чей рост надёжно скрывала пшеница, он казался истинной булавой такой металлической с страшенными шипами в точь-в-точь такой же которую он видел давиче. У одного рыцаря, что верхом на боевом коне да в пластинчатом доспехе, сверкая золоченой дланью Илира на нагруднике и щите проходил мимо их старенькой фермы с отрядом кнехтов.
Мать, испугавшись, загнала тогда засмотревшегося Бёрка домой, незнамо для чего. Ведь рыцари всегда сражаются со злом, именем пречистого Илира изгоняя монстров и тьму, что из осененных его светом земель, что из прогнивших сердец. Ну как-то так всегда говорил добрый пастырь в храме, он то не пачкает уст ложью, Илира свет не коснется лжецов, ложь не иначе первый шаг во мрак ереси.
Битва была в самом разгаре, а пугало виделось воину свирепым неодолимым монстром всё никак не поддающемся праведному напору. Бёрк истово мечтал стать воином. Мечтал, когда вырастет ограждать людей от зла всяческого. И потому справив всю потребную работу по хозяйству накормив скот, поросей да овец, натаскав с колодца воды, и дров на кухню, бежал сюда оттачивать навыки, силясь крепнуть для будущих свершений.
Худой словно жердь мальчуган в грубой суконной рубахе и штанах, месивший тёплую землю босыми ногами замер, в очередном замахе услыхав шум откуда-то со стороны спины, заметив, что рядом легла длинная чужая тень. Маленькая, кое-как кротко остриженная головёнка мальчика обернулась, а на худом вечно чумазом лице удивлённо распахнулись серые глазищи. Над Бёрком навис хорошо сложенный кряжистый старец в длинной стеганой куртке высокого ворота, льняных штанах и дюже дорогих сапогах ботфортах. Со смачными такими отворотами, прям такими-же коие когда-нибудь всенепременно будут и у мальчика. На поясе, до которого Бёрг едва доставал ростом, висело несколько увесистых кошелей, да длинный боевой нож (корд) костяной рукояти трех непонятных символов. И как не странно изрядно полнящий вес пояса лихо закрученный рог, выделанный по горловине серебром и рубинами. Морщинистое лицо старика, обрамленное длинной расходящийся множеством кос седой бородой и глубоко посаженными голубыми глазами застыло в добродушной улыбке.
– Здравствовать тебе будущий воин, наследник достойного отца. Как нарек тебя отче? Представься старшему. – грубый чуть с хрипцой голос старца чем-то походил на карканье ворона.
– Бёрком вот только матушка дала имя. – чуть погрустнел ребёнок. – Отец почил ещё до рождения в омуте баронской смуты! Как матушка говаривает хвала Илиру успокоились окаянные. – мать раз от раза поучала его некогда не говорить с незнакомцами, но старец вызывал только дюжий интерес в детской душе, что видом своим, что чудным говором.
– А вот оно как, ну покоя ему да достойного посмертия. – сочувственно склонил незнакомец голову, но буквально на мгновение, а затем снова добро улыбнулся. – как и тебе долгой жизни дитя почтенной женщины.
От последних его слов мальчик улыбнулся, сверкнув неровными пустотами выпавших молочных зубов. Он очень любил свою заботливую, но сильно устающую маму в одиночку его, воспитавшую, и радовался, когда её, вот так уважительно поминали.
– Вижу, сражению обучаешься, дело хорошее даже достойное. – задумчиво кивнул головой старик, снова радуя маленького воителя. – А скажи-ка мне для чего? Для какой цели тебе вздумалось уметь оружием пользоваться? К чему ведёт тебя зов сердца, врагов много или славы бардов достойной жаждешь?
– Хочу, чтобы мама по ночам не плакала. Чтобы люди не страдали, справедливо жили, тьмы не боясь! Против зла и монстров злобных воевать жажду.
Услыхав мгновенный ответ ребенка, незнакомец аш в ладоши хлопнул на радостях.
– Это хорошая цель доблестный воин! Главное, чтобы сердце не черствело, а оставалось всегда открыто истине да солнца лучам. Да миру нужны войны нерушимые духом. Тьма крепнет, порождая страшных тварей, а сваи держащие границы мира