Пока Епифан занимался с раненым, оставшиеся восемнадцать казаков уже спешились и заряжали мушкеты. Тем же занимались и рудознатцы с башкиром.
– Тимер, бери рудознатцев с гишпанцем и Ваську и отходите назад к реке, – и зыркнул на попытавшегося дёрнуться раненого, – Если что, доведи людей до Белорецка. Понял ли?
– Понял, – скривился не то от боли в плече, что бинтовал Соловый, не то от нежелания этот приказ исполнять, Васька.
В это время вернулся с ближайшего холма посланный оценить обстановку казак.
– Беда, атаман, не меньше сотни поганых, через пяток минут здесь будут.
Соловый сам помог взгромоздиться на коней рудознатцам и картографу и, огрев плетью жеребца Касьянова, заорал.
– Становись за коней, ребята! А вы чтоб до реки не останавливались, – и под Тимером тоже брыкливую кобылку от всей души плетью попотчевал.
Очнулся Епифан среди ночи от невыносимой тяжести давящей на грудь. Он долго не мог понять, где же он находится, потом с ужасом сообразил, что лежит в куче мёртвых товарищей. Торгуты решили ответить русским той же монетой – сложили из убитых казаков гору. Атаман попытался из-под этой тяжкой ноши выбраться. Хорошо, что он находился не в самом низу, по вершку, превозмогая рывки боли в правой раненой руке, ему удалось выбраться до половины наружу. Тут он вновь потерял сознание и очнулся уже на рассвете. Сил чуть прибавилось, и Соловый, сделав последнее усилие, сполз по голым бывшим боевым товарищам на землю.
Сам бой запомнился плохо. Они успели сделать залп из мушкетов, потом стреляли из пистолей и даже, вскочив на коней, бросились в сабельную рубку. Чем она закончилась было ясно, но атаман её не помнил, видно в это время в него обе стрелы и попали. Вторая стрела вошла в грудь прямо над сердцем, но далеко не вошла, видно была на излёте, застряла в ребре. Выкарабкиваясь ночью из-под горы тел, Епифан её умудрился выдернуть, от этого видно и сознание потерял. Торгуты забрали всё, одежду, оружие, коней и всё снаряжение экспедиции. Утром, осмотрев погибших товарищей, атаман только одни портки и нашёл. Что ж, надо отдать должное поганым, они оказались прилежными учениками и явно были в бою у Миасса.
– Ничего, я ещё вернусь, – пообещал Епифан казакам и неведомо где сейчас находившимся степнякам.
Пополз он на запад, где-то там должна быть река, да и не далеко вовсе. Не так далече и стойбище башкир.
– Вернусь, – стиснул зубы Епифан Соловый и, опершись на левую руку, продвинулся вперёд ещё на пару вершков.
Дурак обвиняет других,
Умный обвиняет себя,
Мудрый