– Вы смущаете меня. К тому же вы и сами один из самых выдающихся пианистов-пасграно. Извините за любопытство, но вы же играли мелодию мартино до нашего прихода, да?
Хюберт усмехнулся:
– Я не такой, как этот выскочка, и никогда не делю музыку на высокую и низкую. Исполняю то, что хочу. Если моя мелодия для вас звучала как музыка мартино, то пусть так оно и будет.
Думаю, столь консервативный мартино, как Баэль, посчитал бы одну эту мысль возмутительной, даже крамольной. Но я относился ко всему проще, поэтому никак не отреагировал. Хюберт холодно продолжил:
– Я выступаю следующим. Надеюсь, что вы закроете глаза на мои ничтожные навыки и все же дослушаете до конца.
– Да, с удовольствием. С нетерпением жду вашей игры.
– Для меня это большая честь. Тогда, с вашего позволения, меня ждут зрители.
Он удалился, и я сразу направился к Баэлю.
– Не знал, что ты дружишь с пасграно, – язвительно сказал он, укладывая Аврору в футляр.
Я смутился и ответил, будто пытаясь оправдаться:
– Мы всего лишь познакомились, при чем тут дружба?
– Еще немного – и все пасграно будут преклоняться перед тобой. Ты уж постарайся, возможность стать королем бездарностей выпадает не так часто.
Как же невыносимо больно слышать такое от друга, которым искренне восхищаешься… Я промолчал.
Баэль отвернулся, крепко сжимая футляр в руке.
– Антонио, ты что, уже уходишь? Коя, что у вас опять случилось? – затараторил подбежавший Тристан, вырвавшись из окружения томно вздыхающих светских дам. Он попытался остановить Антонио, схватив за руку.
Баэль, не глядя в мою сторону, ядовито произнес:
– Пойдем, Тристан. Выпьем по чашке чая в «Мареранс». Коя остается, чтобы насладиться вульгарной игрой пасграно.
Тристан вопросительно посмотрел на меня, а я смог лишь едва заметно кивнуть и виновато улыбнулся. Будто прочитав мой взгляд, он сказал:
– И снова наш заносчивый маэстро ранил чувства друга. Не волнуйся, я поговорю с этим грубияном. Коя, не думай ни о чем и просто развлекайся. Если будет желание, присоединяйся к нам и приходи в «Мареранс».
– Хорошо.
Внезапно комната опустела: видимо, многочисленные поклонники, расстроенные уходом Баэля и Тристана, тоже поспешили по домам. Осталось лишь несколько музыкантов, в том числе и Хюберт, но я почти не слышал их игру, думая лишь о едком замечании Баэля.
– Слышала, что госпожа Капир предложила тебе провести сольный концерт, дорогой.
– Еще слишком рано, матушка, – ответил я, не отрывая взгляда от окна и краем уха прислушиваясь к слабым звукам музыки, доносившимся с улицы.
– Баэль – твой ровесник, а ты только посмотри на него. Этот наглец провел уже несколько концертов, чем ты хуже?
– Баэль – де Моцерто, матушка. А я всего лишь обыкновенный пианист, не блещущий талантом, каких в Эдене полным-полно.
Она явно была недовольна