Когда он открыл глаза, то увидел над собой перепачканное лицо красноармейца в расплющенной пилотке, по щекам которого текли слезы, а губы были растянуты в гримасе безутешного горя и, как заводные бормотали:
– Что я наделал, что я наделал. Очнись же, братишка, ну… очнись же. – и опять сначала.
Возвращение к Косте сознания произвело на него такой эффект, как если бы он увидел явление Христа. Он, подняв к небу лицо, произнес:
– Слава тебе, Господи, очнулся.
И обмяк.
Костю тоже вместо, казалось бы, справедливого в этой ситуации гнева, стало обволакивать чувство радости, граничащее со счастьем.
– Значит я не один, значит живем, значит повоюем…, теперь повоюем. – одна за другой проплывали в опухшем мозгу мысли.
– Ты кто? – спросил Костя слабым голосом, но тот сидел не шевелясь.
– Что это с ним, неужели «кондрашка» от радости хватила. – подумал Костя и тронул красноармейца за рукав. – Эй…
Тот встрепенулся и с виноватым видом пододвинувшись, закричал, как кричат люди, не слышащие своего голоса:
– Прости, браток, за немца тебя принял. Слава Богу, что не зашиб, в последний миг рука дрогнула. Удар и не получился. Слава Богу, слава Богу… Ты не удивляйся, что я громко говорю – я почти ничего не слышу. Контузило меня. Это пройдет. Пройдет, я знаю. У моего командира было такое, но потом прошло, через неделю.
Только сейчас Костя заметил, что под носом и в ушах у него запеклась кровь. Он продолжал бормотать и причитать, размазывая все продолжающие течь слезы по, и без того, грязному лицу.
Взгляд Кости упал на лежащую рядом корягу, похожую на палицу, которой, очевидно, его и приложил красноармеец.
– Этой бы точно зашиб, – неожиданно радостно подумал он. – Если бы рука не дрогнула.
Костя еще немного полежал, предаваясь радостным мыслям, что теперь он не один, но вдруг его, как подкинуло с земли:
– Что он орет, немцы рядом. Если услышат – конец.
И резко подскочив к красноармейцу, ладонью заткнул ему рот:
– Не ори…, – прошипел он, озираясь по сторонам, как затравленный зверь. – Немцы рядом. Не равен час нагрянут.
Красноармеец замолчал, испуганно тараща глаза, а Костя продолжил:
– Расскажи-ка лучше, кто ты такой и есть ли еще кто живой.
Красноармеец напряженно смотрел на Костю, и не надо было быть слишком проницательным, чтобы догадаться, что он ничего не понимает – не слышит.
– Вот черт, глухарь! – в сердцах чертыхнулся Костя и стал помогать себе жестами, так как не хотел кричать.
Дело пошло быстрее. Красноармеец заулыбался и снова заорал:
– Я Карпенко, заряжающий с первого орудия.
Дальше Костя не дал договорить, снова зажав ему рот. Когда он отнял ладонь, тот продолжал уже громким заговорщическим