У неё в головке витала некая смутная идея о том, что она может выйти замуж и не позволить супругу взять её. Казалось, она приходит в ужас, представляя, как бурав мужчины вторгается в её тело. Она постоянно просила меня быть поосторожней с её клитором, когда я его щекочу; она слышала историю, как одну девушку любовник изнасиловал средним пальцем! У меня возникло впечатление, что настоящее соитие с мужем или любовником не соблазняет её.
Я начал осторожно рассказывать ей о моем приятеле, с которым дружил в Англии. Он был лорд и состоял в браке. Будучи гораздо старше супруги и исповедуя, к счастью или к несчастью, те же идеи терпимости, что и я, он позволял своей дрожайшей половине заводить любовников; я хотел, чтобы Лили направила к этой легкомысленной чете своего брата, трудившегося в Лондоне. Она отказалась говорить с ним на эту тему.
Я предложил ей других женщин, если она надумает попробовать трибадизм22. Однако пока эта идея ей не улыбалась. Скоро я выяснил, что на сомом деле она любит мужчин и будет не прочь "пошутить" с двумя партнерами одновременно. Я спросил, не хочет ли она сходить на ланч со мной и с моим другом из Лондона. Она ответила, что с удовольствием, однако отказалась навестить его, когда осенью приедет в Англию.
Когда все кончилось, и она оделась, видя, что я довольно спокоен и даже холоден по отношению к ней, Лилиан приникла ко мне и стала сбивчиво и мило извиняться за все свои проступки.
– Я хотела быть вашей рабой и, поднимаясь в поезд, представляла себе все, что буду делать и как безропотно отдамся вашим объятиям. Но когда вы завладели мной, я не смогла подавить чувство стыда. Позвольте мне сперва привыкнуть к вам, и тогда я стану по-настоящему вашей "вещью", преданной вам и даже ещё более покорной, чем Смайк; вы не представляете, каких трудов мне стоит набраться храбрости и преодолеть эту Рю де Ляйпциг по пути к вам.
Потом ей захотелось снова заправить постель, чтобы прислуга не обратила внимание на то, что мы ею воспользовались.
Это смешение в ней истинной или притворной невинности с природным распутством и кокетством смущало и радовало меня. Она пробудила во мне сильнейшую похоть, и стоило мне только взглянуть на неё, как в мой мозг начинали проникать самые грязные мысли об утонченном наслаждении.
Мы покинули дом, и я отвел её в кафе, где нам принесли пинту сухого шампанского. Осушая бутылку и беседуя на ничего не значащие темы, я увидел, как у Лилиан опускаются веки, ноздри трепещут, а на алых губках, разгоряченных недавними прикосновениями моих усов и зубов, появляется слюна.
– О, да ты кончаешь! –