Он смотрел на меня своими тяжёлыми зелёными глазами, когда я, по своему обыкновению, протирал стаканы и прочую посуду, однако, продолжал внимательно слушать. И всё же, его взгляд буквально заставил меня поднять голову.
– Понимаю, тебе, должно быть, неприятно со мной общаться, – прохрипел Сенька.
– Почему ж? – удивлённо спросил я. – Я вас внимательно слушаю.
– Мне просто так хочется выговориться кому-то, а то ж, последние полгода со мной, чай, не разговаривали… вот из-за этого…
Он показал на наколку в виде какого-то неправильного ромба с квадратными скобками, направленными в противоположную от углов сторону.
– Фуфлыжником меня заклеймили, понимаешь? Десять лет сидел – всё ровненько, хорошо было, и, вот, поди ж ты – дёрнуло меня с этим…
Он отвёл взгляд вниз.
– …в карты рубануться… И, вот, вроде, знаю правила, вроде, на интерес играли, а…
Откашлялся.
– …в общем, вывернули всё так, что я должен оказался… Где ж я, столько денег-то, возьму, скажи мне?
Сенька вновь протянул мне рюмку. Снова я её наполнил, и снова она мигом была опустошена, а взгляд освобождённого заключённого стал ещё тяжелее.
– У меня ж, понимаешь, – он указал на перстень в виде какого-то многоугольника, похожего на гроб, в центре которого красовался православный крест, – мама померла, пока я мотал срок. Мне б её похоронить достойно, всё ж, подняла меня, когда отца-то не было. Так и на это, поди, найди деньги! А кому нужен зек после десяти лет? Вот, кому?
Сенька показал на другой перстень, где было разделённое сердце.
– И жена от меня ушла. Говорила, что дождётся. Писала даже. А потом, раз, и писем нет… месяц нет, два, три, полгода…. А мне ж, понимаешь, тоскливо, страшно даже – как она там без меня? Написала-таки… в следующем, уже, году… так, мол, и так – ждать не могу, кого-то другого нашла и прочее… а я что поделать могу? – я ж в клетке!
Уже машинально протянул мне рюмку, в которую тут же была влита заветная зубровка, опрокинутая в горло моему собеседнику, а я всё удивлялся про себя, мол, как это так – даже не закусывает!
– А я, что думаешь? Я б простил её! Да, представляешь! Я ж всё хорошо понимаю! Только, вот, люблю я её! Люблю до сих пор!
В глазах у него появились слёзы, но он смог сдержать их, а я снова наполнил ему рюмку.
– А, в прочем, какая уж разница тут? Всё равно меня, чувствую, скоро найдут… долг выбивать будут…
Сенька опустошил рюмку, а я же набрался смелости и спросил:
– А за что вас?..
– Ну, как? Я-то человек простой, соответственно, и работа у меня была самая, что ни наесть, пролетарская, как говорят, да только для страны полезная. На заводе работал. Сталелитейном. Я от того-то и люблю чего покрепче, сам понимаешь…. А директор у нас был – сука такая, каких поискать ещё… и премию тебе задержит, и обругает зазря, так ещё и с зарплатой что-то намудрит! А я-то начальник цеха был, мне ж за ребят моих отвечать надо. Я к нему и так, и эдак – всё одно – пошёл, де, куда-подальше – трудись! Ну, тут-то я и не выдержал…