Роман, которого не было. Майкл Райтер

спокойно и уравновешенно.

      – Ровесник дочери, – подумал он. – Даже, наверное, в таком же классе учится.

      – Я дам рекламу в бюллетень недвижимости, можешь оставить мне ключ, если не хочешь ездить лишний раз. Я буду приезжать и показывать твою квартиру потенциальным покупателям, – сказала она, улыбаясь.

      – Вот ключ, – с этими словами он взял ее за правую ладошку, первый раз в жизни прикоснувшись к ней, и вложил в нее небольшой набор старых ключей- и я буду приезжать.

      Когда он спустился вниз, Ольга уже уехала. Он взвизгнул сигнализацией, эхом расставания отозвавшейся у него в груди, сел в машину, завелся и медленно тронулся к выезду со двора. Было уже довольно позднее время, немногочисленные машины елозили по пустынным дорогам, тусклые уличные фонари блекло освещали бегущий под колесами асфальт. Миновав развилку, он выехал на кольцевую автодорогу, стал в правый ряд и поехал под аккомпанемент своих мыслей. Глубокая грусть разливалась у него внутри. «Ты видел ее каких-то два раза, – думал он, – и эта женщина уже овладела всем твоим существом. Ты не можешь спокойно произнести ее имя, ты дышишь через раз, когда думаешь о ней, ты засыпаешь и просыпаешься, думая о ней, ты хочешь ее голую в постели. Но ведь у тебя есть жена, которая виновата только тем, что раньше встретилась тебе, и если бы ты не встретил ее, то сейчас не встретился бы с Ольгой. И что теперь?

      Завоевать Олю, а потом? Пришел, трахнул, ушел? А хочется все с ней: жить с ней, спать с ней, любить ее, мы вместо она и я, чтобы ее сын и моя дочь жили с нами. Моя дочь, у которой есть мама и которую она любит. Утопия…»

      Жёлтые фонари на КАД равномерно мелькали, словно отмеривая километры пути, приближая его к одной цели и удаляя от другой. Ещё теплый сентябрьский воздух врывался в приоткрытое окно, вдоль дороги бежали жёлтые, в праздничном уборе осени расположенные по обеим сторонам деревья. Красные габариты машин, подобно неведомым жукам, деловито смещались из ряда в ряд. Он с улыбкой вспомнил, как ещё школьником изучал броуновское движение, и, ещё раз улыбнувшись, подумал, что под Луной не происходит ничего нового. И то, что творилось у него внутри, наверное, уже тысячи раз было пережито мужчинами и женщинами, перелюблено, отчувствовано, похоронено под могильными плитами. Пережито, но от этого не становилось легче. Перелюблено, но от этого любилось не менее остро сейчас. И этот вечерний свет, и эти жёлтые листья, и эта осень в природе, миллионы раз наступавшая до его и ее встречи, совпала с осенью жизни начавшего стареть мужчины, поздней запретной любовью полюбившего молодую женщину.