– И это говорит мне женщина, которая в те самые три часа ночи собирается на свидание?! Замужняя, между прочим, женщина …
Пущенный метательным дротиком взгляд обещает Конни не меньше десятка египетских кар на её буйную голову – кажется, становление Клеопатры начинается здесь.
– И не надо на меня так смотреть. Ты каждый раз несёшься в Нью-Йорк как будто город в огне, а ты – единственный пожарный, который может его потушить. Очень странно, что мистер Коулман, как и мистер Дерек до него не замеча…
– Конни!
Конни замолкает. Опускает глаза, и на юном личике её вдруг проступает какое-то беспомощное, не наигранно трогательное выражение грусти, незнакомое ни этим тонким чертам, ни самой Глэдис. Самое время заметить, что малышка Конни уже успела сбросить такие родные и милые сердцу признаки детскости, и вряд ли получится обрадовать её до визгов новыми куклами, и уже не соберешь её волосы в пучок «как у взрослой» – взрослая леди теперь может справиться и сама.
– Я думала, ты согласишься пойти со мной. Тогда бы Лаверн точно нас отпустила, – звучит без упрёка и детской обиды; мягкая констатация факта человека, который ведет линейный пересказ своей жизни, в этой главе подпорченной трауром. Конечно, стоило ещё в «Моллюске» заметить этот умоляющий взгляд в ответ на приглашение музыкантов присоединиться к ним. Глэдис выдыхает, и, отложив широкий пояс в сторону, присаживается на кровать к Конни.
– Милая… – шум дождя заполняет тишину, пока сёстры знакомятся заново. Новоявленная «миссис Коулман» улыбается волнению в серых любимых глазах, и мягко отводит завиток непослушных волос Конни ей за ушко, – Расскажи, кто там тебе так понравился?
– Саксофон Майкл Кёртис, – пауза. Ни капли узнавания и понимающего «ах, и как я не догадалась» в глазах Глэдис вынуждает Конни дополнить и без того цельный образ деталями, – Ну в тёмных очках. Высокий такой. Футов семь, не меньше… – Глэдис неуверенно кивает, хотя Конни и не замечает этого жеста: слишком далеко она забралась в своих мыслях.
– Я была ровно на уровне… второй пуговицы его рубашки. Точно. А ещё у него такая улыбка… И губа разбита. Как у хулигана.
– Чудесный образ…
– А ещё там была его бабушка. Ну, может и не бабушка, но для мамаши старовата. Сидела прямо у сцены, крайний столик слева…
– Подожди, – улыбка Глэдис стекленеет. Лёгкий холодок по пальцам. Крайний столик слева. Кажется, там не было других… крайних левых…, – Тёмно-зелёное платье? Черные перчатки выше локтя и волосы… тоже чёрные, с проседью?
– Она, – кивает Конни, и тут же продолжает свой перезвон, не замечая столкновения бровей сестры где-то в районе переносицы, – Сидела рядом с таким же престарелым джентльменом, но…
– Конни. Это не может быть его бабушка… – Глэдис встревоженно переводит взгляд на ясные глаза младшей сестры, – Это Сандра Марино. Мама Джованни