– Все, дети. Подъем. Поехали. Папка нас до автовокзала подбросит. Выходите, я тарелки помою.
Алексей с детьми пошел на улицу, захватил сумку с одеждами, незаметно всунув в нее банку с медом. Ненадолго задержавшись, следом вышла Таня, замкнула дом своим ключом, немного подумав, сунула ключ Алексею в руки:
– Держи. Мы теперь нескоро приедем. Если приедем.
Алексей молча взял ключ, положил машинально в карман, сел за руль.
Пока Таня стояла в очереди за билетами, он купил всем мороженое, а детям тайком сунул по несколько купюр денег. Те, довольные, быстро припрятали их в своих карманах. Достав из кошелька пачку денег, сжал в руке, глядя на подходящую жену:
– Возьми, пожалуйста. Не так уж много, но хоть что-то.
Она молча взяла деньги, положила их в свою сумочку. Подали автобус. Дети по очереди попрощались с отцом и быстро забрались в автобус. Таня и Алексей стояли молча, глядя друг другу в глаза.
– Ну, пора. Дай я тебя поцелую, Леша, – она придвинулась, поцеловала его в губы, – там, Леша, на столе у тебя дома ответ на все твои вопросы. Реши, Леша, как ты живешь, с кем живешь, для чего живешь и для кого. Не делай такие глаза, я это нашла на полу вчера вечером. Ну вот и все.
Она быстро вошла в автобус, зашипели двери, и замелькали в окошке ладошки детей на прощание. Проводив автобус до окраины города, вернулся домой.
Поставив машину, вошел в дом. На кухонном столе лежит букет «котиков» и записка. Развернул… и ахнул:
«Черт побери. Вот идиот! Бедная Таня! Что ж ты не сказала?»
Первым желанием было вскочить за руль, догнать автобус, остановить, все объяснить, вернуть. Ощущение боли, ощущение горечи, ощущение еще одной потери. Ощущение обиды. В воздухе еще витает запах ее духов, на столике стопкой посуда, еще влажная. Это она ее мыла. Чистота, свежие шторы, нет привычной пыли. Как хорошо было эти два дня! Он думал сегодня с ней поговорить о ее переезде назад, обратно, сюда. Он думал сегодня изменить их жизнь. Он думал сегодня о многом-многом с ней оговорить. А что теперь? Теперь – опять пустота, опять одиночество, опять работа, работа и работа. А, собственно, в чем он виноват?
Закурил. Нестерпимое желание догнать автобус усиливалось, но он знал уже, что не поедет, он понял, что и не позвонит первым. Весь день он маялся в одиночестве, к вечеру сходил в магазин за водкой. Несколько раз порывался позвонить. Но чем больше пил, тем больше одолевала обида на Таню за то, что ничего не сказала, ничего не спросила, ничего не прояснила. Ни для себя, ни для него. Бедные дети. Они уезжали так неохотно, в таком недоумении, в таком разочаровании. Игорек на прощание поцеловал в колючую щеку и тихо спросил: « Когда, папа, приедешь? А, может, насовсем нас заберешь к себе?»
А ее глаза, полные слез, на вокзале? Ведь, несмотря на слезы, она смотрела любя. С сожалением, с горечью, но любя. И поцеловала прямо в губы. Эх, Таня, Таня. Что ты делаешь? Как ты бережешь свою гордость, независимость, свою честь, свое собственное «я». Эх, Таня. А что теперь? А теперь все.